Шеппард точно знал, что Атлантида – его жизнь. Под Атлантидой он понимал голубое мерцание Врат, тренировки с Рононом, прыгуны, ульи, перестрелки. Неожиданные союзники и столь же неожиданные враги. Постоянное напряжение, выброс адреналина в кровь, внезапные озарения и следующие за ними судьбоносные решения. Это была Атлантида, отравившая его кровь так же, как отравили когда-то полеты. Порой у него перехватывало дыхание от сумасшедшего восторга, и это было лучшее, что могла дать ему эта жизнь. Джон знал, что не сможет вернуться на Землю, не сможет жить среди серой толпы, зная, что где-то есть пронзительно-чистый воздух, который больно и сладко вдыхать.

Но кроме этой, сумасшедшей и стремительной, как вся его жизнь, он знал другую Атлантиду. И балкон, откуда он любовался шафранными закатами или серебряными россыпями звезд был неотъемлемой ее частью. Еще к этой Атлантиде относились утренние прогулки, когда Джон открывал для себя новый мир, состоящий из ласкового ветра, тихого шороха океана и золотистого света. Тогда Джон остро ощущал хрупкую красоту этих волшебных рассветов, будящих в нем какой-то трепет, и дрожь пальцев была совсем не похожа на ту, что бывала перед боем или перед взлетом. Тогда это было сладкое предвкушение эйфории, воздух остро резал легкие, и он чувствовал предельную напряженность и собранность. Рассветы же на Атлантиде были его тайной, его святыней. Вечера на балконе он делил с Вейр, с Самантой, со всеми, кто согласен был просто стоять, всматриваясь вдаль. Но утро он всегда встречал в одиночестве. Гуляя по безлюдным коридорам он учился находить неустойчивое душевное равновесие, учился с осторожной благодарностью принимать откровения ветра и океана.

Но сегодня его уединение было нарушено. В одном из коридоров Шеппард встретил Тейлу. Она стояла у окна, склонив лицо, занавешенное волосами. Услышав шаги, она вздрогнула, вскинула голову, и Шеппард чуть не задохнулся, увидев на обычно безмятежном лице усталость и беспомощность. Будучи маленьким, Джон никогда не любил ходить в зоопарк, видя в глазах зверей глухую тоску. Он сам узнал это чувство, когда его отстранили от полетов за невыполнение приказа. Тогда он едва не сошел с ума, большую часть времени проводя на крышах, вглядываясь в такую далекую, такую родную синеву небес. Его колотила дрожь, он постоянно бредил, чувствовал, как растворяется в порывах ветра, и возвращаться к реальности было мучительно, слишком остро он ощущал, как пропадают крылья за его спиной. То, что он вернулся в воздушный флот, Джон воспринимал как чудо, самую большую удачу в его жизни. Потом полеты заменила Атлантида, и он с радостью влился в безумный ритм новой жизни.

И вот сейчас он стоял перед Тейлой, растерянный и совершенно не знающий, что случилось и как вернуть ровную спокойную радость, обычно льющуюся из теплых карих глаз. Джон знал, что в таком состоянии слова, пусть трижды правильные и искренние не помогут, а потому сделал то, что интуитивно считал правильным, и чего никогда не совершил бы, встреть Тейлу в любое другое время. Но в бледных рассветных красках реальны были только ветер и океан. Они видели столько со времен рождения Атлантиды, что не двум потерявшимся в рассвете было их удивить. А Джон обнимал Тейлу, целовал ее мокрые щеки, краем сознания приходя в ужас от того, что делал.
Он никогда не смотрел на Тейлу, как на женщину, с которой мог бы построить отношения. Они слишком много пережили вместе, а с тем, кто стоял рядом под пулями, есть о чем молчать, но все разговоры кажутся пустыми, надуманными. Их будущее было обреченно, но разве есть место разуму в час, когда краски блекнут, стирая реальность? И вот, спустя полчаса они сидят на полу, пытаясь осознать произошедшее. А потом Шеппард окончательно посылает все к черту, вновь склоняясь к ее губам. Поцелуй получается почти невесомым, очень трепетным, Джон редко так целует кого-то. Но сейчас старается быть нежным, опасаясь снова увидеть несчастный взгляд той, кто стремительно становилась гораздо большим, чем просто друг.

Город просыпается, уже витает в воздухе легкое возбуждение, радостное ожидание нового дня.

Тейла освобождается из его объятий, встает и тихо, почти шепотом произносит: «Спасибо». В ее взгляде легкая грусть, она, как и Джон понимает, что это нельзя назвать любовью, просто это была та помощь, в которой она нуждалась, и Джон ее оказал. Она ни о чем не жалела, став счастливой матерью и любимой женой. Ей ведь даже не пришлось уходить из команды, к ее услугам все ещё были все чудеса и опасности этой вселенной. Просто бывали такие моменты, когда ей казалось, что выбор сделан неправильно, и небо отвернулось от той, что предпочла земное.

Джон остался один среди гаснущего рассвета. Днем они провели небольшую операцию на незаселенной планете и Тейла была совсем рядом, такая же как всегда: спокойная, собранная, уверенная, и безнадежной тоски больше не было во взгляде карих глаз. Джон сомневался , не была ли утренняя встреча видением и началом его сумасшествия. Но когда они остались вдвоем на пару секунд, Тейла обернулась к нему, и он вновь увидел этот раненый взгляд, взгляд от которого Джону было тягостно больно, и Шеппард понял, что готов продать жизнь, душу, даже свои полеты, свою Атлантиду за то только, чтобы видеть Тейлу счастливой.

Он сам не заметил, что изменилось в его жизни, но все рассветы он встречал теперь с Тейлой, они вместе постигали блаженство, слушали песни океана и ветра. И все чаще это чувство просветленности оставалось с ним и днем, и та Атлантида, которой он дышал, яростная, полная безумного, звериного восторга отступала, становилась бледным призраком, реальными же были лишь рассветы, глаза Тейлы и пронизывающее его насквозь чувство счастья. Теперь утренняя Атлантида преследовала его и днем на операциях, тренировках с Рононом, совещаниях, и ночью, вытесняя яркие, безумные сны о полетах, полынных степях и свободе.

Джон не любил когда ему навязывали что-то, пусть даже этим чем-то были тихое радостное спокойствие и мелодичный смех Тейлы. Он хотел рассказать об этом кому-то, Родни или Ронону, они поняли бы, помогли. Но он не чувствовал в себе сил сопротивляться ласковому нежному шепоту, более того – он хотел остаться навсегда в мире, застывшем в своем спокойствии. Лишь упрямство и желание идти наперекор заставляли его все ещё держатся за прежнюю неистовую и стремительную Атлантиду. Шеппард все же попытался вырваться из паутины своих грез, шагнул за обедом к столику Ронона, твердо зная что расскажет все, и… не почувствовал сопротивления. Им вновь овладела такая живая, такая яркая Атлантида. Он сделал ещё шаг и до него дошло. Ему предлагали выбор. Он волен был отказаться от хрупкой красоты утра ради прежней бурной и свободной жизни.

Джон так ничего и не рассказал Ронону. Одно дело – вырваться из лап наваждения, и совсем другое – сделать выбор. Окончательный и бесповоротный. С тех пор Шеппард ощущал борьбу двух сущностей, хотя почему борьбу – просто напряженное ожидание, зависело-то все от него.
Растворится в утреннем мертвом спокойствии Джон боялся. Он всегда стремился найти новые приключения, почувствовать как сердце бьётся в два раза чаще, он жил боями, опасностями. К тому же здесь были его друзья - Ронон, Родни, Дженнифер, Лорн. Он не хотел забывать их, не хотел, чтобы забыли его. Но в мире океана и ветра с ним будет Тейла, Шеппард знал, что она-то уже сделала выбор. Он не знал что будет, если он захочет навсегда остаться в рассветной тишине. Родни наверняка придумал бы миллион версий: параллельная реальность, подключение к искусственному разуму города и ещё бог знает что. Но Джон знал, что не расскажет об этом ни Маккею, ни кому-либо ещё. Это был его выбор, его судьба.

И выходя на любимый балкон, Джон был уверен в своем решении.

Добавлено (05.12.2010, 12:50)
---------------------------------------------
Сначала это был вполне стандартный фик об отношениях Джона и Тейлы. Потом мне захотелось подправить несколько моментов. Потом ещё кое-что, ещё и после десяти чашек кофе и бессонной ночи воспаленный мозг выдал вот это творение. Бомбардировку тапками готова пережить.