Kitten, глюк - это по-нашему 
Добавлено (20 Июня 2018, 23:50)
---------------------------------------------
Итак, обещанный вброс. Следующие 3-4 выкладки, начиная с этой - разъяснения закрученных моментов и развязки. Небольшой спойлер: накал страстей уходит в убыль, так что особо впечатлительные могут не волноваться).
Выкладка вычитана, но, как обычно, возможны косяки согласно пропущенных блошек. Приятного чтения и офонаревания).
Черновик от 20.06.18.
Часть 6
Преображение
19 июля 2011 года
То, что за бортом девятнадцатое июля, да ещё и две тысячи одиннадцатого года, мне доведётся узнать немногим позже. Признаться, сию секунду меня меньше всего интересовала текущая дата: и не так уж было важно, каким календарём она исчислялась. Юлианским, грегорианским, да хоть крестьянским.
Впрочем, немаловажным аспектом благоденствовал тот факт, что какая-то дата, как-никак, наступила. Это означало, что время есть, и оно (во всяком случае, пока что) никуда не делось. Из этого автоматически вытекал вывод, что никуда не делось и пространство, ибо, как мы знаем, пространство-время неразрывно связано. Из всего этого не менее автоматически вытекал вывод, что у нас всё очень хорошо.
Или нет.
Ну, тогда всё очень плохо.
Вся эта лирическая графопись нужна исключительно для глубины осознания небывалого отжига, свалившегося на мои фонящие по всем полураспадам мозги, которые и в мирное-то время не отличались особым быстродействием и приемистостью, а тут и вовсе чуть не поджарились.
Собственно, наличие вокруг себя времени и пространства – первое, что я обнаружил, придя в себя. Впрочем, это громкая фраза. «Я подумал, что пришёл в себя»: так будет выразиться точнее. Как окажется немногим позже, такая формулировка наиболее правильная в сложившейся обстановке.
Но, кроме пространства и времени, вокруг не было ничего. Ну, то есть, совсем ничего. Возможно, некоторым далёким от физики и мироустройства лицам это покажется трудновообразимым? Тогда специально для них можно пояснить. «Совсем ничего» – это как «очень всё», только «совсем ничего».
Пустота. Темень. Ничто. Если отступиться от литературного слога (чьими вехами я и без того следую от раза к разу, то есть, от случая к случаю), то это был бы хтонический вакуум.
И среди этого самого «совсем ничего вакуума» я обнаружил себя. Причём, что характерно, обнаружил именно «Себя»: не своё бренное тело, чьё отсутствие мне с некоторой толикой удивления пришлось констатировать, а именно «Себя». Своё «Я», своё естество. Бесформенное нечто, переливающееся всеми возможными оттенками чёрного, серого, зелёного… и, пожалуй, чуть-чуть света. Вы видели когда-нибудь чёрный свет? Амбивалентное зрелище. С одной стороны – как бы свет, с другой – как бы нет.
Естественно, первая мысль, посетившая меня спустя некоторое (неопределённое) время: а какого дьявола, прошу прощения за мой французский, происходит? Ведь, как у любого нормального живого существа (и если к первой категории я себя не мог отнести чисто теоретически, в истинности второй категории ещё сомневался, но в непоколебимости третьей был уверен на все сто процентов), у меня должна быть цель. Я же что-то делал, куда-то двигался, чего-то пытался достичь? Но, вместо этого, мне с некоторой долей интереса пришлось констатировать: ничего из этого не известно. Ни где я, ни что тут творится, ни какого упыря мне тут надобно.
Вторая мысль, посетившая меня спустя некоторое не менее неопределённое время, была не в пример продуктивней. А именно: я просто обязан был что-то делать, ибо за собой припоминаю не только некоторые грешки и скелеты в шкафах, но и немалый Опыт, Знания, Интуицию, Навыки, и прочая, и прочая, и прочая. И пусть они выглядели для меня как массивный силуэт чего-то тяжёлого за мной, что сейчас не поддаётся возможным к рассмотрению, но я твёрдо уверен: всё это ЕСТЬ. А, раз оно есть, то из ниоткуда взяться не могло. Значит, я что-то делал. Значит, что-то из себя представляю. А раз я не помню, как тут оказался и зачем тут нахожусь, значит, что-то пошло не по плану. Логично? Возможно.
Третья мысль оказалась самой продуктивной. «Надо что-то делать»: решил про себя я. Человек – тварь сама по себе созидательная. Ему от природы заложено что-то творить и созидать. Ну, и попутно разрушать, пользуясь случаем. Раз уж оказался в незнакомой обстановке, психовать и истерить смысла нет: от этого проблема себя не изживёт (хотя, признаться, было бы неплохо).
Что мы можем? Ну, в собирательном смысле слова. Начнём, пожалуй, с малого. Как бы эгоистично это не выглядело, но в данный момент я – Центр. От этого плясать и будем. Раз уж вокруг не наблюдается абсолютно ничего, что имело бы хоть какие-то ориентиры, значит, за ориентир примем то, что видно. А именно – себя.
Но как может быть ориентиром бесформенное нечто? Переливающееся всеми оттенками чёрного, серого и зелёного аморфное образование, не имеющее не то, что чётких границ: даже размеров. Я затруднялся определить себя согласно привычным габаритам: сколько занимал – два метра, километр, все пятьсот?
«Ну, частицы, встаньте в круг, встаньте в круг, встаньте в круг», – мысленно начал напевать я, подстраивая свои кварки, фотоны, электроны и протоны в более или менее привычную (как мне показалось на первый взгляд) форму.
То, что состою из частиц, понял почти сразу же. Я не ощущал себя волновой сущностью: как волна себя вёл только этот непонятный «чёрный свет», проистекающий из центра моего образования. Всё остальное имело свойства частиц.
Сколько времени заняло моё формирование – неизвестно. Хотя бы потому, что при наличии времени отсутствовал способ и инструмент его измерения. А потому, какое бы число и величину я сейчас не назвал, оно было бы абсолютно случайным, и навряд ли отражало бы истинное положение дел.
Но вот… «Точка, точка, запятая: вышла рожица кривая. Палка, палка, огуречик: вот и вышел человечек…». Я осмотрел себя со стороны, насколько позволяла это сделать моя бесформенная (пока что ещё) сущность. Осмотрел и ужаснулся. «Ну и чудовище», – подумал про себя.
Но переделывать ничего не стал. Лишь бы форму для себя принять: уже торт.
Так, ну, с этим разобрались. Форма есть. Теперь – содержание.
А что «содержание»? Личность? С этим намного проще. Боец Отдельного Корпуса Гражданской Обороны, командир взвода «Цикады», гвардии младший лейтенант «Нергал»… или «Шаман»? Или «Шамгал»? Или «Нершам»? Хрен его знает… что-то из этой оперы, однозначно. Или не очень.
Так. Допустим, с содержанием разобрались. А память? Память есть?
Есть. То массивное невидимое нечто, ощущаемое как будто бы позади меня, начало потихоньку просачиваться, подобно питательному раствору из иглы капельницы. Раз память есть, попробуем ею воспользоваться.
Что последнее я помню?
Перед глазами вспыхивает картина: я в своём теле, с мордой кирпичом, сверкая глазами и орудуя «медициной» из инопланетного арсенала, утробным рыком глаголю какое-то заклятье, и ещё минуту назад робко стучавшаяся во врата Рая раненая в исступлении извивается подо мной, широко распахнув глаза и издавая неистовый стон. Кстати. А что за раненая такая?
Девушка с той самой фотографии, найденной мной при первичной прочёске мёртвого города-призрака. Правда, выглядела она не столь жизнерадостно, как на фотографии.
Да, тот же самый зелёный боевой костюм. Да, тот же оттенок хаки в цвете её волос. Да, сквозь оскал боли просматриваются чуть удлинённые клыки: не сильно, ещё не вампир, но простому человеку такие, обычно, несвойственны. Да, те же острые черты лица и общая угловатость фигуры, ныне сокрытая под маскировкой «цифровой флоры».
Но… серость кожных покровов и тёмные пятна под глазами говорили о почти смертельной кровопотере. Девчонку откровенно трясло в ознобе: она, не обращая внимания на автомат, лежащий подле неё, тщетно пыталась зажать кровоточащую рану на плече, что была серьёзней. Царапины на бедре, обагряющие её брюки кровью, и разбитую губу она, кажется, не замечала.
А что с ней стало? Помню, как пытался выдрать её с того света. С такой кровопотерей, как у неё, люди, как правило, долго не живут. А она, судя по всему, была именно человеком. Во всяком случае, крайне похожа. Просто донельзя.
Разобрались. Что теперь? По пунктам.
С местоположением определились? Нет. Нашими силами определить возможно? Нет. Дуем дальше.
С происходящим определились? Нет. Нашими силами определить возможно? Нет. Дуем дальше.
С собой определились? Да. Дальнейшие уточнения нужны? Было бы неплохо. Дуем дальше.
С памятью разобрались? Однозначно, да. Дальнейшие уточнения нужны? Не помешают. Дуем дальше.
Доступные функции исчерпаны. Больше поделать ничего нельзя…
Хотя, отчего же? Разве я перепробовал все возможные варианты и комбинации? Хрен там: как бы ни так! Ещё даже анализ толком не закончил.
Вспоминаются Опыт и Знания. Что надо делать, если не знаешь, где находишься? Правильно, необходимо определить, где находишься. А что делать, если это не представляется возможным? Правильно. Необходимо, чтобы кто-то определил, где ты находишься. Кажется, такой метод называется инверсией…
А раз я в данный миг – Центр (поскольку кроме себя больше не наблюдаю никого и ничего), то попробуем поработать маяком. Вот только, насколько мощным и дальнобойным он должен быть? Нельзя даже расстояния и объём вокруг себя измерить. И чем надо «маячить»?
А, по хрену. Мы не ищем лёгких путей, потому идём по пути наименьшего сопротивления: фраза, почерпнутая откуда-то в относительно недалёком прошлом, поражала своей абмивалетностью и жизненной справедливостью.
– Общая команда! – ну, ни хрена ж себе, какой у меня, оказывается, голосище! Вот это рявкнул так рявкнул, аж сама ткань пространства-времени рябью подёрнулась! – Всем живым и не очень! Отзовись!
«… обломись… обломись… обломись…»: эхо ещё несколько раз повторило вникуда.
Казалось бы, на этом можно переходить к следующей фазе операции, поскольку первый шаг предпринят (правда, второй шаг спланирован так и не был). Но нет: неизвестно, сколько прошло времени, но мой сигнал не прошёл бесследно.
На некотором удалении от меня, из пустоты, переливаясь уже знакомыми мне оттенками черноты и зелени, проявился не менее знакомый комочек чёрного света. Ещё бы он не был мне знаком… ведь, только что я и сам выглядел так же. Ну, плюс-минус километр. Немного поиграв своими бесформенными «формами», комочек материализовался в… ну, похоже, что человека.
Проявившаяся передо мной фигура была похожа на человеческую вида «человек разумный». Фигуру облачал длинный, «в пол», балахон иссиня-чёрного цвета, а то место, где должен был быть череп, скрывал капюшон. Было бы ожидаемо увидеть непокрытые облачением участки тела типа ног, рук, морды лица… но балахон был именно «в пол», с полами, закрывавшими всё, руки существо передо мной держало в широких рукавах, вложив одну в другой, а вместо физиономии из-под капюшона пробивался всё тот же приснопамятный чёрный свет.
– Ну, хоть не в одно рыло тут куковать… – пробормотал я. – Есть живые в округе…
На что существо передо мной изрекло густым низким голосом:
– Жизнь – мерило непостоянное. Нелегко познать, кто – жив, а кто – нет.
Я только поморщился на это:
– Прошу, без высокопарных слогов. Жизнь – она и в другой галактике жизнь. Все рано или поздно упокоимся навек.
– Всего ошибочней мерить жизнь мерилом смерти, – наставительно произнёс мой собеседник.
– А хрен ли толку? – с ошеломляющей даосской прямотой переспросил я. – Судя по всему, мне с этого проку больше нет.
– Жить – не значит дышать, но значит действовать, – поделился очередной филиппикой оппонент. – Действие – это движение. Движение – это жизнь. Не тот жил, кто насчитал многие годы. А тот жил, кто насчитал многие деяния.
«Та-а-ак…!», – подумал я. – «С приплыздом…!».
– Это всё, конечно, очень занимательно, десу, – я почесал переносицу. – Но у меня назрело несколько вопросов и проблем, требующих немедленного удовлетворения и разрешения. К кому бы я мог с этим прибегнуть, испросив помощи?
– Ищущий – да обрящет, – было мне ответом. – Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся…
«Кажется, это надолго…», – подумалось мне.
– …но это ты и сам понял.
Ого! А глагол-то претерпел некоторые метаморфозы!
Я хлопнул ладонями:
– Ну-с, коль раз уж пришли к консенсусу, можно начать конструктивную часть диалога.
– Согласен, – проронил оппонент и растворился в никуда.
Следом за ним и я почувствовал, как меня куда-то тянет.
«Тянет» – слабо сказано. Меня просто вырвало, как привязанным к ракетному тягачу буксировочным тросом. Следующий миг – и я оказываюсь во вполне себе определённом месте, которое узнаю с чёрной оторопью.
Обстановку разрушенного гарнизона, где два месяца назад нашла меня «Лилит», я забуду нескоро. Даже, если удастся дожить до конца войны и пережить победу, этот кадр будет преследовать меня ещё долгие и долгие годы.
Ночное небо обагрялось заревом пожаров. Багровые тени от всполохов огня плясали по низким тучам, густейшие клубы дыма вздымались на километры ввысь, застилая и без того непроглядное небо. Освещения на улицах не было. Да и от улиц самих мало что осталось… город превратился в руины.
Безусловно. Это – та разрушенная жилая многоэтажка, на последнем из уцелевших этажей которой нашла меня моя напарница. В этом самом месте я встретился с тем рейфом, которого секундами позже изрешетит из «Корда» «Лилит». Так и есть: вот он, характерный ствол с раструбом дожигателя-пламегасителя, торчит над нами, из пулемётного гнезда, оборудованного наспех, но от того не менее монументально.
А теперь вопрос уважаемым знатокам: какого дьявола тут творится, и почему я оказался там, где оказаться не мог чисто технически? Ужо не этот ли перец тому виной?
Стараясь не очень-то явно пялиться на своего оппонента, я, всё же, попытался рассмотреть скрытое под капюшоном плаща. Что, впрочем, оказалось тщетно: тьма – она и в Африке тьма. Ничего, кроме туманного мрака, под облачением не видно.
– Ты довольно беспечен для воина, – заметил оппонент. – Твои воинские качества высоки. Самоотверженность заставляет проявлять неописуемое уважение. Но твоя беспечность повергает в ужас, ввергая в пучину отчаяния. С таким подходом ты долго не продержишься.
– «Не продержусь»? – уточнил я и картинно описал рукой творящийся вокруг хтонический ад. Пылающий гарнизон (а точнее – его останки) как нельзя более уместно резюмировал происходящее. – По-моему, я уже «спёкся».
– Отнюдь, – возразил собеседник. – В этом случае, тебя бы встречал не я.
– Кстати, об этом! – «заметил» в ответ ему. – «Я» бывают разными (с). Кто же ты?
На удивление, поражающего глубокомысленностью изречения в ответ не последовало. Существо едва заметно замялось.
– В известном тебе языке… нет подобного слова, дабы отразить мою сущность…
– А не в известном мне языке?
Мне, честно говоря, по шарабану, кто передо мной. Но, коль уж раз мы имеем счастье общаться, то мне просто интересно, с кем веду диалог. Однако даже при беглом взгляде на собеседника становится понятно, как дважды два: он не простого десятка перец.
– Наиболее близкое… определение… находится в… ныне почти мёртвом языке. Вероятно, тебе удобней называть меня demiurgus…
– «Демиург»?! – от удивления мои глаза полезли из глазниц.
Блин, а чего ещё было ожидать от существа, появляющегося в нигде после обнаружения мной себя там же, и переносящего нас в практически апокалиптическое будущее? Не ангел: слишком тёмный. Да и на херувима не тянет: крылами не вышел.
– Не самое точное определение, – заметил оппонент. – Но иного нет, да и не имеет смысла.
– Та-ак… – протянул я. – Ладно… Допустим. Тогда вопрос демиургу: какого дьявола тут творится?
– Тебе попроще или обстоятельно? – неожиданно осведомился он.
Вот что с людьми (и демиургами) делает конструктивный подход! И синтаксис сразу сменился, и даже тяга к диалогу появилась.
– Так, чтобы я понял.
Раз уж принимают «заказы» к исполнению, так почему бы не указать желаемое? Как меня учили ещё сызмальства – проси всего и побольше. Так есть шанс, что дадут хоть что-то.
– Ты чуть не покинул свой мир, – лаконично пожал плечами демиург.
– Раз уж ты заговорил об этом, – вклинился я. – Где мы сейчас?
– В межмировом пространстве.
Что ж. Хоть какое-то определение координат…
Сам термин межмирового пространства меня не удивил: не на фоне прожитого за последние два месяца. «Лилит» из будущего, «Раптория» из параллельного мира-реальности, техника с Земли на другом конце галактики, найденная там, где не должна была оказаться даже теоретически… Так что, услышанное выше если и нелегко принять за истину в последней инстанции, то, во всяком случае, не требуется оспаривать незамедлительно.
– Изюмительно, – резюмировал я. – Я в межмировом пространстве, потому как едва не покинул свой мир… Стоп.
В памяти закопошились обрывки воспоминаний.
– Это из-за последней процедуры, что ли?
– Да. – согласился собеседник. – Безусловно, ты принял архиправильное и непреложно истинное решение. Но оно дорого тебе стоило.
– Я сдох?
– К великому вселенскому счастью, не успел. Я вовремя вмешался и заставил тебя прекратить.
– И как же? – изумился я.
– Выдрал сюда твою душу.
Во мне закрался первый червячок сомнений.
Ведь, если я не ошибаюсь (а ошибаться мне нет причин), то душа – это то, что обитает в теле. Нет души – нет жизни. Нет жизни – нет жизни. А раз нет жизни – то есть смерть. Вывод: я таки-помер.
– Не неси ересь, коли не ведаешь истины, – назидательно рече демиург. – Душа и впрямь основополагающая константа жизни. Но я не отделял её от тела, а всего лишь позвал сюда. Плоть и дух всё ещё связаны между собой. Покуда эта связь не прервётся – ты жив.
Я решит не спорить с оппонентом, коль раз уж мои познания в этом скудны настолько, что я даже не понимаю, как он «выдрал сюда мою душу».
– Допустим, – пришлось согласиться. – Ты говорил о цене…
– Цена оказалась высока, – мне показалось, или в голосе собеседника промелькнула горькая нотка грусти? – Ты лишился нескольких лет своей жизни. Сначала тобой питался рейф. Потом ты добровольно пожертвовал своими днями… Если продолжишь в том же духе – от тебя ничего не останется.
В мозгу пронеслась шальная догадка.
– Это поэтому я обнаружил себя бесформенным нечто? – уточнил я. – Без чётких границ и формы?
– Да, – подтвердил демиург. – Разрушение Жизни началось с оболочки. Я успел остановить тебя прежде, чем ты начал распадаться совсем. Но ущерб был нанесён.
А теперь на минуточку отвлечёмся, и напомним себе, что мой дорогой друг появился передо мной точь-в-точь, как я: бесформенным нечто, трудноописуемым в силу поражающего воображение фактора неизвестности. Бесформенное нечто, переливающееся всеми возможными оттенками чёрного, серого, зелёного… и, пожалуй, чуть-чуть света. С одной стороны – как бы свет, с другой – как бы нет.
– Ты тоже, – мрачно констатировал я. – И твоя душа с разрушенной оболочкой.
На пару секунд демиург взял паузу.
– Заметно, да? – горько справился он. – Мне, как предвечному, это вредит в меньшей степени, чем тебе, смертному. Хотя, – чёрно хмыкнул он. – Продолжишь в том же духе – возможно, сможешь присоединиться ко мне. В отличие от твоего сожителя, у тебя для этого есть все шансы.
Кстати, о нём. А где гоа`улд?
– Я не вижу Нергала, – сообщил я.
– Его вежливо попросили подождать, – пояснил демиург. – Сейчас он, погрузившись в кел`но`рин, пытается восстановить потраченные силы. Без дела не сидит. Я же хотел поговорить с тобой тет-а-тет.
– Сначала – ещё пара вопросов, ладно? – попросил я. – А то сознание плывёт. Слишком много непонятного.
– Спрашивай, – смилостивился собеседник.
– Зачем я тут?
Тишину межмирового пространства, до сих пор прерываемую лишь нашим разговором, раскроил поток едва слышимых, но звуков.
С орбиты (или того, что должно было находиться вверху) наземь рухнули несколько десятков выстрелов: не узнать орудия главного калибра «ульев» рейфов невозможно. Тот, кто хотя бы раз видел их в работе, узнает в любом состоянии. Они и в космосе представляют критическую угрозу: а выстрел высокотемпературной сверхускоренной плазмы, выпущенный в плотные слои атмосферы, усиливает свой разрушительный эффект многократно. Взрывы, как в кино с чуть приглушенным звуком, разорвались на земле, буквально испарив несколько строений и вырыв рядом несколько многометровых воронок.
– Конец близок, – рёк демиург.
Из-за низких облаков, подсвеченных снизу пылающими пожарами, сверху вниз на сверхзвуке ворвались десятки «стрел»: истребителей рейфов. Ещё на высоте они пытались рассредоточиться, заняв линейную формацию для сбора. Это им почти удалось.
Из-за горизонта, со скоростями, в два-три раза превышающую скорость звука, в пылающее небо над разрушенным гарнизоном ворвались несколько эскадрилий наших истребителей. «МиГи», «Сушки», рассредоточившись в небе на ударные двойки, полосуя воздух дымными трассами самонаводящихся ракет с подвесных пилонов, ринулись на врага, с остервенением разрывая его формацию. В воздухе послышались несколько взрывов и рёв реактивных двигателей, опоздавший к появлению самолётов на несколько секунд.
– Он почти неизбежен, – мрачно констатировал собеседник. – Этот раз должен быть последним.
«Значит, он знает о том, что происходит», – подумал я. – «Он в курсе, что всё это повторялось раз за разом многие повторы».
– Почти, – зацепился за слово. – Значит, есть шанс.
– Есть, – согласился оппонент. – Но вам его использовать не позволят.
Марево видения перед нами растворилось, подёрнувшись рябью, а мигом позже мы оказались в Центре Управления «Городом».
Огромный зал, использовавшийся под землёй вместо плаца, ныне представлял собой удручающее зрелище.
Стены сбитые. На них – следы от подрывов, локальных обрушений, сколы от пуль.
В потолке зияет огромная брешь: сверху падает призрачный свет.
На полу – обломки бетона и десятки трупов рейфов. Кто-то полуисстлевший, кто-то окостеневший, кто-то свежепавший.
От генераторов не осталось и следа: только кожухи и станины. Всё остальное выгорело дотла.
Но даже не это напугало меня до глубины души.
Из гермодвери, ведущей в Лабораторию, ровным строем выходила пешая колонна бойцов. Она двигалась в другой конец зала, к звёздным вратам, пересекая всю площадь. И возле них разделялась на две группы. Одна, более многочисленная, исчезала в горизонте событий, поднимаясь по пандусу врат. Вторая, более компактная, занимала огневые рубежи перед вратами, будто бы собираясь отражать массированную атаку откуда-то из глубины «Города».
Холодный липкий страх заполз в душу, когда я узнал форму этих бойцов.
Отдельный Корпус Гражданской Обороны. Взвод «Цикады».
Но поистине задушевный ужас объял меня, когда я узнал самих бойцов.
«Полимер». «Штырь». «Док». «Рентген». «Фотограф». «Зой». «Колонизатор». «Леший». «Медвед». «Астория». «Багира». «Гайка». «Литера». «Гюрза». «Рокада»… И каждый из моих бойцов предстал многократно! Их в колонне было каждого по дюжине, а то и больше!
Я с оторопью повернулся к демиургу.
– Какого хера… – только и смог выдавить из себя.
– Время и пространство, – спокойно рёк тот. – Они не так просты, как кажутся. Вернуться назад по времени – это не то же самое. Что закрутить рукой воду в миске. Время – это река. Оно может протачивать себе новое русло. Стремнина может разбить течение на два потока. Она может неспешно бежать по течению, а может бурно крушить всё на своём пути.
Я слушал этот бред сивой кобылы, не в силах отвести взгляд от бесконечной колонны, идущей к вратам. Бойцы будто не замечали нас: нас как будто не было рядом.
– Твоя напарница возвращалась назад не раз, не два и не десять, – продолжал тем временем демиург. – Каждый раз стремнина водоворота событий разбивала течение на множество потоков. Каждый из них, в свою очередь, вёл к очередным поворотам, порогам и водопадам. Встречались и водовороты. Все эти люди – твои бойцы из прошлых, неудавшихся повторов. Как думаешь, сколько раз твоя соратница начинала всё с ноля?
Твою мать… глядя на этот бесконечный полк, понимаешь: далеко не сотню раз.
– Этот раз должен стать последним, – наставительно рёк мой собеседник. – В противном случае, случится новый прорыв пространства-времени, и ещё один полнокровный взвод усилит своим присутствием эту бесконечную армию бессмертных.
От меня не укрылся очевидный факт. Одна часть колонны уходила во врата. Но вторая не просто оставалась перед ними, прикрывая других. Вторая группа ЗАКРЕПЛЯЛАСЬ и ОКАПЫВАЛАСЬ, готовясь К БОЙНЕ. Так не занимают позицию, готовясь к отражению возможной атаки и прикрытию. Так готовятся к адской бойне. Передовые линии. Вспомогательное крыло. Группы усиления. Снайперы. Пулемётчики. Заградительная линия. Прикрытие. Резерв. Арьергард. Эти бойцы готовятся к самой жестокой мясорубке, которую только себе можно представить…
Я указал на вторую группу:
– Это как-то связано с твоей фразой о том, что нам не дадут использовать наш шанс?
– Да, – подтвердил демиург. – Древние. Они категорически против вмешательства в дела смертных. Прямо у них на глазах рушится вселенная, прорываясь в прорехи пространства-времени, оставленные твоей подружкой. Они знают, что она будет дырявить ткань бытия, прорезая новые переходы, пока не добьётся своего. Но они готовы пустить всё на самотёк. В дела смертных они не вмешаются.
Теперь стало очевидно, зачем занимают позиции бойцы прикрытия…
– Они уничтожают всех, кто нарушает запреты Миров, – твёрдо проронил он. – Те, кто уходят во врата, готовятся положить конец этой затянувшейся до бесконечности войне. Они знают, что от преумножения их бессмертной армии ещё одним взводом погибших лучше не будет никому. Они уже мертвы. Они готовы пожертвовать своим посмертием, чтобы прервать этот круг. Но те, кто готовится защищать их тыл… их участь куда печальней. Они готовы даже драться с Вознёсшимися Древними, чтобы не дать тем помешать. Они могут исчезнуть за границы Бытия, но их это не пугает. Они готовы заложить не только своё посмертие ради успеха. Они готовы заложить весь Мир.
Только сейчас я заметил, как среди пеших колонн проносятся уже знакомые мне сгустки тумана и света. Не очень яркие, я быстрее почувствовал, чем увидел их. Но они летали рядом с пешими, летали над ними, и они были везде.
– Это души ваших не родившихся детей, – сказал демиург на мой невысказанный вслух вопрос. – Души, готовые вселиться в зачатую плоть, но так и не сделавшие это из-за гибели своих родителей. Каждый из вас должен был породить новую жизнь. Некоторые – и не одну. Каждый погибший из вас – это несколько не родившихся детей. Эти души тоже пойдут до конца. Им нет нужды пребывать в межмировой пустоте вечно. Они тоже хотят найти своё упокоение.
«Они тоже пойдут в бой», – прочитал я между строк.
Бесконечная армия погибших бессмертных шагала ровным строем, исчезая во вратах. Спустя время, я понимаю, что это – визуальная иллюзия, дающая возможность упрощённого понимания истиной картины, размах которой не ведает границ.
– Я тоже помогу вам, – решительно отрубил собеседник. – Больше нельзя допускать прорех в ткани пространства. Это сказывается даже на межмировом уровне. Вы должны приложить все свои усилия, чтобы этот повтор стал последним. Вы должны победить. Но, так или иначе, в результате мы встретимся вновь. Будь то успех… или поражение.
