Добавлено (27 Июля 2012, 21:05)
---------------------------------------------
– Как ты это объяснишь? – процедил Мелихов.
– Никак. – спокойно снял и протёр очки я. – Шансы встречи двух кораблей в одной Вселенной, Галактике и даже солнечной системе катастрофически и даже панически низки, но не нолевые. К тому же, это может быть и не «Судьба».
– Повреждения на носу, отсутствует один из двух шаттлов, разбита корма. Что ещё это может быть?
– Что угодно. – не терял я спокойствия и самообладания: в подобной ситуации это бы меня сгубило.
– Ты сказал, мы сейчас возле Великой Стены Стоуна? – напряг память полковник Мигунов.
– Не совсем. – уточнил я, надевая очки. – Мы сейчас где–то рядом с нею, но не возле неё.
– Это одно и то же! – отмахнулся Терентьев. – На «Судьбе» никто не отвечает, почему?
– Я откуда знаю? – воззрился я на генерала. – Между вами как минимум сто двадцать километров. Ты думаешь, ваши радейки такую дистанцию покроют?
– Мы подключились к системе связи корабля, – вмешался майор. – Нас должны были услышать…
– ...если только совпали частоты, – угадал я. – Принципы связи Древних отличаются от наших, но на ближних дистанциях они тоже использовали радио. Вы посмотрите на эти два корыта, – я осмотрелся. – Неудивительно, что не работает связь.
– Мы пытались сообщаться с ними световыми вспышками, – добавил полковник. – Из Гидропоники нам доступен осветительный прожектор, я бы сказал, его лампа Мегаватт на триста. Как думаешь, сотню километров покрыло бы?
А вот это аргумент. Если даже такие мощные световые сигналы не заметили… Хотя. Корабль идёт на субсветовых двигателях, скорость приблизительно двадцать пять – тридцать километров в минуту, что довольно–таки медленно, учитывая габариты и мощности корабля.
– В последний раз, когда с «Судьбой» была связь, – вспомнил я. – Они собирались пересекать межгалактическую пустоту и слегли в стазис, чтоб не помереть. – Возможно, они всё ещё спят.
– Они доложили о своём плане в КЗВ, – согласился Мелихов. – Но нас послали ровно в тот момент, когда они планировали проснуться.
– Что ж тогда, кабздец им там настал? – повёл я бровью. – Это же идиотизм! Зачем тогда пустому кораблю лететь на субсветовых, когда есть сверхсветовой?
– Может, для сверхсветового не хватает энергии, и корабль набирает скорость на обычных? – предположил Мигунов.
– Вряд ли, – отрезал я. – Тогда бы он подзарядился от первой же попавшейся звезды.
– «Судьба» не может питаться от любых звёзд, – напомнил полковник. – Только с определённым спектром.
– Голубой сверхгигант в этот список не входил, – возразил я. – Однако, Янг всё же подзарядил корабль от него.
– Вообще–то, это сделал Раш, – уточнил майор.
– По приказу Янга, – уточнил я.
– Хорош дискуссии устраивать! – пресёк дальнейшие разборы Терентьев. – Попов, наша задача всё прежняя: сообщиться с бортом «Судьбы». Надеюсь, хотя бы это ты сможешь нам устроить, нах?
«Нах?» – подумал я. «Нах–нах. Нах–нах? На–а–а–ах…!».
– Не гарантирую, – произнёс я, но к мостику направился.
– Потому что ты сделаешь это, – начал свою армейскую байку генерал.
– А с чего вы взяли, что я не попытаюсь?
Связи с «Судьбой» действительно не было: по всем диапазонам и частотам, а шаг сетки, на минуточку, один герц. На такой плотной передаче радиовещания хоть кто–то да должен был ответить. Если только, конечно, не выставили кодировку принимаемого сигнала, не отключили рацию или не проснулись: в самом деле, корабль бы не долетел до этой галактики, экипаж это знал. Илай с Рашем бились над этой проблемой, но так и не смогли придумать ничего лучше, кроме как лечь спать. Прямо, как мы, русские. Если творится какая хрень в округе, у нас два универсальных ответа: «Пойду, поем» и «Пойду спать». Бывает и третий: «И чё?».
Помимо радиопередатчика, на «Колыбели» был установлен и подпространственный. Я сильно сомневался, что на таких малых расстояниях он сработает, скорее всего, близость антенны заглушит сигнал нахрен, но попытаться стоило. С мостика это сделать ещё успею, потому зашёл в узел связи.
– «Судьба», это «Рассвет»! На связь! «Судьба», это «Рассвет», на связь!
Вслед за мной зашёл внешне спокойный полковник Мигунов.
– Никак? – спросил он, держа руки за спиной.
– Или ещё не проснулись, или все мертвы, – резюмировал я спустя полчаса тщетных попыток. – Шутка.
– Придётся отправиться на «Судьбу», – выдохнул полковник. – Пойдёшь с нами.
– У вас куча специалистов, заточенных именно под «Судьбу», – отрезал я. – Я там буду лишним.
– Не будешь, – заверил Мигунов. – С тебя пилотирование этих шаттлов.
– «Шаттлов»? – переспросил я. С мостика не было видно, что на «Колыбели» были пристыкованы другие корабли.
Офицер посмотрел на меня хитрым ленинским прищуром, и, улыбаясь, произнёс:
– Иди за мной.
Сердце в груди предательски ёкнуло.
Мы проследовали до самого зала врат: знал бы, сказал про транспортную артерию. Но возле зала круто свернули направо и поднялись на три палубы выше по крутой винтовой лестнице. Последняя кончалась наверху неширокой, но достаточной для размещения стоя человек восьми, десяти. Полковник уже заученными движением раскрыл тяжёлую гермодверь и, не дождавшись полного её открытия, шагнул во тьму. Сразу же врубился свет. Вашу мать…
Как вам передать мою реакцию… Вы когда–нибудь видели, как икает динозавр? А чихает крокодил? А глотает носорог? А давится пищей лев? Вот теперь соедините всё это в одну тварь – это и будет примерно моя реакция. Ибо в отсеке в три уровня стояли тяжёлые палубные истребители Древних: нет, не модели «Судьбы». А те, что в Атлантиде было принято именовать прыгунами. Каким образом кораблики возрастом не больше миллиона лет попали на борт миллиардолетнего корыта – долго думать не пришлось. Значит, Древние всё же приходили сюда через Врата. Тогда почему ушли? Тот ещё вопрос.
Полковник, похоже, заметил мою реакцию.
– Адские машинки, не правда ли? – спросил он, хитро щурясь.
– Управлять не умею, – нагло соврал я, но нервный глоток выдал меня.
– Пошли! – меня буквально впечатало в задний бортик кораблика.
Почуяв во мне ген Древних, корабль вышел из спящего режима и опустил позади себя рампу. Мигунов едва успел отскочить: полутонной створкой его едва не размазало по полу ангара. Как тут оказались эти относительно новые многоцелевые корабли – меня интересовало мало. Больше всего меня сейчас волновал вопрос – а на что они сейчас способны? Оказалось, на многое.
Энергораспределение и освещение активировались сразу же, как только я вошёл. Тут же подключился и главный бортовой компьютер, прогнав кросс–диагностику систем. За незначительными забоями памяти – ничего существенного найдено не было. При этом я посмотрел на версию «операционок» – что самое весёлое, так это то, что на этом корабле они стояли более поздние, чем на тех, что прибыли с Атлантиды. Другими словами, версия обеспечения на Атлантиде старше, чем тут – это значит, что сюда Древние прибыли уже после того, как затопили город.
– Чего застыл? – спросил Мигунов.
– Полетим только вдвоём? – посмотрел я на полковника.
– Пока только разведка, – кивнул офицер. – Если всё нормально, пойдём на второй заход.
– Маршрутный лист прилагается? – пошутил я.
– Облетишь вокруг корабля.
– Вас понял… – вздохнул я, но в кресло сел.
Беззвучно заработал антигравитационный двигатель прыгуна: пилоны я выдвигать не стал – не рекомендуется это делать в ограниченных пространствах, у этого кораблика ширина и без того порядка пяти с половиной метров будет. Вот только как мы выберемся в открытый космос? У «Колыбели» люка я, кажется, не заметил. А, нет. Показалось.
Заметил. Открылся сразу над нами, о чём яро начал свидетельствовать экран: не то на газовом, не то на проекционном – мониторе отобразилось схематическое изображение нашей части «Колыбели», откуда виднелся выделяемый другим цветом круг посреди корпуса возле носа. Это был ангар.
– Ну, чего завис–то? – хлопнул меня по спине полковник. – Полетели!
Прыгун оторвался от пола и беззвучно полетел вверх. Попутно я уронил взгляд на хронологическую графу правее главного изображения: там отобразилась последовательность действий прыгуна с точностью до миллионной доли секунды. Столько не требовалось, но детализация событий была очень высока. Этот момент я упустил, но, пока мы поднимали рампу, корабль стравил воздух в отсеке ангара, выкачав его в резервуары. Так, радует. Хотя бы потерь атмосферы корабля не будет.
Управление прыгуна было интуитивно простое, но не для меня: в своё время мне приходилось работать с технологиями Древних этой поры, так что налёт на прыгуне у меня в три раза превышал налёт часов некоторых с Атлантиды. Меня как–то спросили по этому поводу: «Ты что, пятнадцать лет летал на них?», на что я ответил: «Всего полгода, но целыми сутками». Что правда, то правда. Курсируя между Землёй, МКС и Луной, я сутками просиживал за штурвалом прыгуна, ел за ним, спал за ним, жил за ним. Так что этот кораблик знаю, как ничто другое.
Попутно осмотрел пульт набора на панели. Да, имеется. Да, прилагается. Но символы на нём другие. На «Судьбе», «Колыбели», и вообще всех вратах первого поколения был достаточно точный механизм: каждая галактика представлялась в виде набора символов, кодов, математических знаков, отсюда достаточно точный привод – даже после миллиардов лет, когда планеты и галактики меняли свои координаты, они всё равно оставались доступными, ибо перерасчёт производился автоматически. Врата второго и третьего поколения имели изъян, хоть и «били» дальше. Вместо символов – созвездия, видимые с конкретной планеты, что существенно затрудняло перемещение: без должных знаний астрономии пользоваться такими было чревато. Обычно, после истечения определённого времени, врата (а точнее – их сеть, соединённая подпространственной связью) перерассчитывали свои координаты, опираясь на смещение планет, звёзд и галактик.
Только облететь, говорите? Ну, ладно…
«Колыбель» осталась снизу: я заложил крутой вираж вправо и пошёл курсом на перехват с «Судьбой» – корабли не выравнивали курс и скорость, «Судьба» удалялась от нас всё дальше, хоть и не спешно, но приближаться к неизведанному кораблю опасно в любой ситуации. В данном случае исключений нет.
Запускаю программу сканирования… Уже на первых секундах работы вышел критический отчёт: корабль идентификации не подлежит.
– Что, совсем? – нахмурился полковник Мигунов.
«Нет, нах, частично», – чуть не ответил я, но подбавил «газку».
Начнём облёт с кормы судна… Ну, двигатель повреждён: я бы сказал, пущен вразнос. Весь ряд модулей взорвался: судя по характеру повреждений – единовременно. Причин может быть несколько. Перегрузка, диверсия, – я остановился на этих двух. Сейчас у меня было слишком мало информации, чтобы что–то об этом говорить, но, может, после приземления найдём что–то ещё?
Сканирование показало полное отсутствие энергии на корабле: судно было холодно, как и космос вокруг него. Летел корабль, скорее всего, по инерции, и уже дожимал последние ньютоны. Щиты так же отсутствовали, орудий на борту не было в принципе, а множественные повреждения корпуса говорили о практически полной разгерметизации корпуса корабля. Единственный отсек, где, ещё, быть может, не была нарушена изоляция – мостик. Глядишь – там и найдём ответ на все вопросы. Если, конечно, будет энергия.
Я подбавил скорости и опередил корабль, перевернувшись кверху ногами: теперь прыгун летел параллельно «Судьбе», днищем вверх.
Полковник задрал башку и попытался осмотреть корабль – не вышло. Шея так сильно не выгибалась, хех.
– Выровняй нас, я хочу посмотреть…
Ну не вопрос, выровняй так выровняй… Я врубил маневровые носовые нижние и маневровые кормовые верхние одновременно, а потом ещё на долю секунды те же, но в шахматном, обратном порядке, и загасил маршевый разгонный. Теперь мы продолжили лететь по инерции днищем вперёд и носом вниз, глядя на «Судьбу». Нехило…
С этого ракурса корабль выглядел ещё потрёпанней. Такое чувство, что его планомерно обстреливали, причём не самым меньшим калибром. Я так прикинул – у одного среднего энергетического выстрела огневая мощь порядка тридцать–сорок килоджоулей. Мощность щита «Судьбы» – порядка гигаджоулей двадцати, плюс–минус пять–десять джоулей. Такое нехило жрало энергию и сильно ложилось нагрузкой на генераторы щита: для «Судьбы» – пять излучателей по всему кораблю, на каждые два километра по штуке («Судьба» примерно на полтора–два километра короче «Колыбели»). Плюс я попытался просчитать: как и чем надо обстреливать «Судьбу», чтобы полностью снесло щиты и корабль заполучил такие тяжёлые повреждения? Про жизнеобеспечение и говорить не приходится, нах.
Продолжив полёт по инерции, мы опередили «Судьбу» и зашли к ней с фронта: сам нос корабля был сильно потрёпан: выполненный с особым запасом прочности наконечник–таран был «побит» настолько, что и думать нечего – им не то что орехи кололи, а врезались в борта чужих кораблей, минуя их щит.
– На этом корыте ведь стоит датчик форм жизни? – припомнил матчасть полковник.
– Понял, выполняю…
Сканирование корабля не выявило никаких источников энергии, будь то технические или биологические сигналы. Корабль был мёртв. По всем статьям канона.
– Теперь снизу… – процедил полковник.
Теперь было главное – не столкнуться с «Судьбой», а она, на минуточку, всё ещё продолжала движение вперёд. Носовые нижние маневровые развернули нас на двести двадцать пять градусов, «пнув» кораблик носом кверху: тот встал на дыбы и опрокинулся, а я врубил основной маршевый разгонный. Скорость превысила скорость «Судьбы» примерно вдвое, и я потянул управление на себя: мы нырнули под корпус корабля, и я врубил реверс – иначе бы моментально проскочили. Так, пятясь «задом наперёд», кормой вперёд, мы осмотрели корабль снизу: скорость «Судьбы» была чуть выше нашей, потому она медленно проплывала над нами. Света было мало, пришлось подсветить днище судна носовым прожектором.
Тут нас ждала картина не менее радостная: повреждений столько же, если не больше. Было видно, что корабль обстреливали мерно и планомерно. Медленно, но верно, «Судьба» теряла щиты, отдавая на их мощности последние микроватты своей энергии, покуда полностью не истощила её запасы. Подзарядиться, видно, она уже не могла, и легла в дрейф. Вот только почему не подзарядилась, ведь, если верить текущему курсу корабля, она уже миновала пару десятков звёзд.
– Давай ещё пару кругов вокруг основной башни – и назад…
«Пара кругов» обернулась тридцатью минутами лёту, а всего я около часа намотал вокруг «Судьбы». За это время мы удалились от «Колыбели» аж на целых триста километров с хвостиком: собственная скорость первой была около одиннадцати километров в минуту, да у второй порядка пяти–шести. Где–то так, вот. По возвращении я глухо посадил прыгун на палубу ангара «Колыбели»: за шлюзом нас уже ждал Терентьев в сопровождении майора Мелихова.
– Докладывайте, – потребовал генерал.
– Предварительная разведка показала отсутствие какого бы то ни было жизненного цикла на борту «Судьбы», – начал Мигунов. – Корабль повреждён очень сильно, к дальнейшим полётам, считаю, не пригоден.
– Что скажешь, профессор? (с) – спросил Терентьев.
– Корабль повреждён не просто «сильно», – посмотрел я на высокочинного. – Он практически уничтожен. И держится исключительно на соплях. На древних соплях.
– На радиосигналы кто–то откликался? – спросил Мелихов.
– Во время разведки сохраняли радиомолчание, – расстегнул я разгрузку: на борту «Колыбели» было жарковато. – Но на пульт входящих сообщений не поступало: сканировали во всех доступных диапазонах.
– Кстати, чисто ради интереса! – вмешался полковник. – Эти… прыгуны. Они имеют связь с этими кораблями, не так ли?
– В смысле, прыгуны с «Судьбой» и «Колыбелью зла»? – уточнил я. – Так точно. Имеют.
– А разве разный возраст кораблей не должен был сказаться на их конструктивных отличиях? – допёрло до генерала.
– За сотни миллионов лет у Древних действительно многое изменилось, в том числе, и принципы связи. – кивнул я. – Но рабочие частоты они, видимо, пожелали оставить прежними, если это было возможным.
Напоминаю: по нашим данным, Древние активно контактировали с тремя другими не менее великими расами – Нокс, Фёрлинг и Асгард. С учётом этого внедрять новые частоты было невыгодно: сорвались бы межгалактические переговоры, однако. И тем не менее, военные были правы: большое счастье, что передатчики и приёмники прыгуна и «Колыбели» могут принимать и расшифровывать сигналы друг друга, но ещё большее счастье, так это то – что в эту сеть могут вклиниваться и наши земные радиостанции нижнего диапазона. То есть, с частотами порядка сотни мегагерц. Но это лирика.
Я попытался просчитать дальнейший ход генерала. Если нет опасности, следующий ход военных – личная проверка объекта и его ассимилирование. Безусловно, у наших вояк это уже на уровне мании, знаете ли. Неважно, что: зомби–апокалипсис, конец света, Второе Пришествие, опять же – истинный военный всегда выполнит поставленную перед ним задачу, и ему класть на последствия.
– Соберём осмотрово–штурмовую группу, – решил генерал. – Пойду я, Мигунов, Мелихов, и Третий взвод.
– Считаете целесообразным идти всему генеральскому и офицерскому составу? – посмотрел на него майор. – Хотя бы товарищ полковник должен остаться и контролировать наши действия с мостика этого корабля.
– Этим займусь я, – заверил я их.
– С какого? – удивился генерал. – Ты пилот, повезёшь нас до «Судьбы»!
Вот те на… Нет, я, конечно, разнорабочий, но мой спектр – физическая работа по перемещению грузов и административно–учётная перепись, а не контроль за инопланетным кораблём и пилотирование многоцелевого штурмо–транспортника.
– Вылетаем через час. Попов. Выровняй скорость с «Судьбой» и ложись рядом с ней в дрейф.
Видать, генерал совсем космическую физику полётов не знает…
Ложиться в дрейф ещё разумно, сэкономим энергию. Но рядом с другим кораблём – это идиотизм. Начнём с того, что они, как–никак, испытывают чувства взаимного притяжения, и романтика тут ни при чём. Это, извиняюсь, гравитация: любые объекты тяготеют друг к другу, школьный курс физики, знаете ли. А потому на дистанцию ближе ста километров приближаться я не стал. Группа была готова через час, и, как только все собрались в ангаре, я запер мостик единоличным ключом, оный поспешил сменить после инцидента с ворвавшимся сюда полковником, и вышел к остальным в ангар.
– Опаздываешь, Попов! – нервно посмотрел на часы генерал.
– Чай, не на свидание собрались, подождёте! – огрызнулся я.
Задний отсек прыгуна вмещал сиднем отделение: двенадцать человек десанта и до четырёх человек экипажа в кабине. Общей сложностью до шестнадцати человек, что, впрочем, и было загружено в количестве одного первого взвода, трёх высокочинных и одного пилота в моей морде лица. Нагрузка на жизнеобеспечение, как нетрудно догадаться, выросла в пятнадцать раз ровно. Мы проторчали на месте ровно полчаса, покуда взвод грузил в прыгун какие–то ящики ростом едва ли не в человеческий. Гробы, что ли? Да непохоже… вроде бы.
– Кого куда развозить? – выдохнул я, падая в кресло пилота и закрывая за собой оба люка: заднюю рампу и промежуточную переборку (между кабиной и десантным отсеком) – обе захлопнулись с диким лязгом, как я полагаю, герметично.
– Харе юморить и курс на «Судьбу».
– Ну–ну.
Перед выходом я стабилизировал курсы обоих кораблей, сравняв их до десятой процента: отклонения должны быть незначительными.
– Когда доберёмся до цели? – спросил Терентьев, нервно смотря на часы.
Генерал разместился справа сзади, майор сзади слева, а на правом кресле, как и в прошлый раз, сел полковник.
– Разгоняться я не хочу, – процедил я. – Поэтому минут за пять, не раньше.
– Можешь дать газу? – процедил генерал.
– Сидите молча, товарищ, или вылетите в открытый космос.
Как ни странно, но высокочинный заткнулся.
Через пять минут я уже искал, где бы мне пристыковаться. Проблема в том, что «Судьба» не была рассчитана на прыгуны: она была во много и много раз старше этой разработки, в то самое время, как «Колыбель», похоже, заранее рассчитывалась на подобное. За сим сесть мы могли только где–нибудь ангаре, например: но на «Судьбе» их не было. Имелся так же вариант сесть на смотровой палубе: да только там полная декомпрессия, без скафандра нечего и делать. Как, впрочем, и на любом другом доступном нам участке корабля. Без энергии не работала ни искусственная гравитация (согласитесь, 11 км/мин – какая тут, нах, собственная гравитация?), ни жизнеобеспечение. Даже в загерметизированных отсеках температура наверняка пляшет в районе минус двухсот по Цельсию, нах.
– Приземлиться негде, – процедил я. – Везде придётся выходить в открытый космос.
– Это мы возьмём на себя, – заверил Терентьев. – Сажай нас, нах.
Приземлиться на движущийся корабль задачка непростая, прямо скажем. Для начала – выровняй скорости. Собственная скорость «Судьбы» около одиннадцати километров в минуту – подстроимся и мы под неё. Так… Пятнадцать… Сброс до десяти. По инерции летим. Торможение до десяти. Во, теперь нас догоняют. Дальше сбивать скорость я не стал, а подождал, покуда нас догонит средняя часть корпуса «Судьбы». Рука легла на холодный материал панели, похожий на стекло: поворот малого маховика по часовой стрелке сообщил бортовому компьютеру, что нам необходимо чуть ускориться. Работать пришлось медленно, маховик крайне чувствительный: поворот всего на градус едва не увёл нас нахрен и далеко – требовалось очень и очень аккуратно. Вот, теперь сброс скорости… Всё–таки выравнивание скоростей вблизи движущихся объектов – это жёстко. Жаль, зеркал заднего вида на прыгунах не предусмотрено… Но вот, скорость хоть как–то стала идентичной, пусть я и чуть не врезался в башню–надстройку «Судьбы» своей кормой. Теперь бы сесть…
– Приготовьтесь, будет тряска, – честно предупредил я, процедив сквозь зубы.
Прыгун действительно с такой силой грохнулся об обшивку «Судьбы», будто рояль уронили.
– И что теперь? – откинулся я от пульта, будто так и должно быть.
– Остальное предоставь нам, – заверил Терентьев и вышел из кабины в десантный отсек.
В тех контейнерах, что грузили бойцы третьего взвода, оказались скафандры. Обычные земные скафандры, мягкие, тяжёлые и неудобные – такие хрен оденешь в одиночку, да и если помогать – уйдёт немало времени.
Чтобы надеть один скафандр, потребуется десять–пятнадцать минут с чужой помощью. Наши бойцы все разом управились за два часа: кто–то кому–то помогал, остальные не мешались под ногами.
Перед тем, как надеть шлем и загерметизироваться, Терентьев отдал последний приказ:
– Попов – остаёшься на связи, поддерживаешь её с нами и кораблём. Майор – остаёшься с ним, если будет выкидывать фортели – пристрели.
Это выглядело смешно. Я мог в эту же секунду оторваться от «Судьбы» и уйти к «Колыбели», а без энергии и жизнеобеспечения Терентьев сдох бы со всем взводом за восемь–десять часов.
Откачав воздух из заднего отсека после закрытия срединной переборки, я открыл заднюю рампу: все органы управления находились на моей панели, хоть и были продублированы позади прыгуна.
– Всё, мы пошли. – раздался голос генерала.
– Давно пора, – буркнул я.
– Я всё слышу! – взревел Терентьев.
Чего?! Какого хрена связь двухсторонняя?! Я тут же отрубил микрофоны.
В течении следующих восьми часов (семи часов сорока девяти минут) связь держал майор Мелихов, я же блаженно воздыхал, переваривая недоеденный обедо–завтрак.

Проснулся я от дикого рёва в динамике:
– Открывайте задний люк и ждите нас! Взлетать будете, не закрывая рампы, иначе не успеем!
От дичайшего хрипа я вскочил:
– Какого хрена?
Майор многозначительно посмотрел на экран перед лобовым стеклом корабля. Вашу мать…
Если верить данным с радара, «Колыбель» и «Судьбу» окружили штук шестнадцать крупных кораблей размером с приличный астероид каждый и начали планомерно обстреливать оба.
– Генерал, где вы сейчас? – я врубил микрофон обратно.
– В жопе! Тут темно и холодно, и наступает капитальная задница!
– Судя по описанию, мы в той же жопе. Скоро встретимся.
– Очень смешно, Попов, нах!!!
– В каком районе «Судьбы» вы сейчас находитесь?
– Бежим от разбитой гидропоники по корпусу к прыгуну!
– Вы не успеете, половина из вас поляжет…
– Заткнись, придурок, я сам знаю!!!
– Тогда…
– ЗАТКНИСЬ И ЖДИ!!!
В принципе, нервы генерала можно было бы понять: нас обстреливают ни с того, ни с сего появившиеся из ниоткуда корабли, калибр орудий во много раз превышает размер прыгуна, а под огнём бегут практически в невесомости целый взвод и генерал с полковником в скафандрах. Ещё и я прикипел.
На радаре было видно, что крупные корабли запускают штурмовики поменьше: может, тараны, может, истребители, может, ракеты – определить было трудно, в базе данных Древних об этих ничего сказано не было, нах.
– Генерал, корабли запустили мелкие истребители, – сообщил я. – Расчётное время до огневого контакта… – я посмотрел на часы. – Восемь минут!
– С какого потолка эти цифры! – взревел высокочинный.
– С моего потолка! – огрызнулся я. – Шуруйте быстрее, или взлетим без вас!
Майор Мелихов оторвался от созерцания экрана и спросил:
– Почему нас не атакуют, а стреляют только по «Судьбе»?
– Я откуда знаю? – воззрился я на майора. – Возможно, потому, что десятиметровый прыгун на фоне одиннадцатикилометрового корабля выглядит самомаскирующе, а, возможно, и потому, что нас угрозой не считают.
Товарищ генерал изволил дичайше тормозить. Только я собрался выйти на связь с ним, как в динамике раздался голос полковника Мигунова:
– Взлёт!
Ну, взлёт, так взлёт. Помня фразу генерала, рампу я начал закрывать уже при старте, а после взлёта так вдал по газам, что нас самих чуть не размазало по сиденьям: ускорение приличное, порядка четырёхсот метров в секунду сразу, на таких скоростях резкие движения чувствуются даже с инерционными демпферами.
Курс на «Колыбель». Хоть бы не попасть под обстрел… На сканерах отображалось слишком много информации, экран перед лобовым стеклом мешал обзору, пришлось его отрубить. Через несколько секунд, когда мы ушли от «Судьбы» на безопасные с моей точки зрения двадцать километров, на панели запищал динамик.
– Что это? – спросил майор.
– Ракеты, – процедил я, не глядя на панель. Трудно было не узнать сигнал тревоги систем защиты корабля: нас взяли на прицел и запустили по нам какой–то снаряд. Предположительно – ракетного класса.
– Что будем делать при приближении к кораблю?
Действительно, на подходе к «Колыбели» нас расстреляют раньше, чем мы пройдём сквозь щит – а системы вооружения корабля обесточены.
– Есть идея, – процедил я.
Общая картина выглядела так.
Два корабля, «Судьба» и «Колыбель», летели друг напротив друга, верхними частями корпусов друг к другу. Это – гипотенуза. Корабли, начавшие обстрел, появились в нескольких сотнях километров перед нами: расстояние стремительно сокращалось, но линии к их огневой точке от наших кораблей – катеты. Я рассчитывал использовать этот треугольник: оторваться от «Колыбели» за её бортами с кормы и прицепиться, пройдя сквозь щит там – нас бы защитил и щит, и корпус.
Сразу круто дал вираж влево: нас едва не размазало по переборке, но рампа, наконец–таки, закрылась. Выравниваю корабль и лечу верней частью к верхней части «Колыбели». Расстояние – девяносто пять километров. Подбавим–ка газку…
Разгоняться свыше пятисот метров в секунду я не стал, хотя псевдо–спидометр показывал, что кораблик может развить как минимум в десятки раз большую. Ну–ну, Древним, как известно, виднее. Пятьсот метров в секунду, это тридцать тысяч метров в минуту, это тысяча восемьсот километров в час, это ноль–пять километров в секунду… Значит, «Колыбели» мы достигнем через три минуты с копейками, секунды высчитывать я не стал – нам не не на сверхсветовую уходить, нах.
Две минуты… Полторы… носовые маневровые – импульс. Кораблик выгнулся, встав на дыбы, и понёсся с «Колыбелью» наперехват. К этому моменту мы были уже в сорока восьми километрах, а обстрел всё усиливался: подключились и мелкашки. Какого чпуя им от нас потребовалось – не знаю. Может, нарушили суверенитет их территории? Да хрен с ними, пох на дипломатию, вашу мать!!!
Дистанция до «Колыбели» тридцать километров… осталась минута… Ё–моё, что я вижу! «Колыбель зла» огрызнулась сотнями огневых фонтанов, просто сотнями! Была задействована вся уцелевшая огневая мощь корабля, но кто? Кто мог разобраться с заблокированной и обесточенной системой корабля за столь короткий срок?! На связь вышла «Колыбель»:
– Прыгун, это «Колыбель», быстрее, шуруйте! Не знаю, кто за штурвалом, но пилотируешь ты забавно!
Голос показался знакомым. Женским. А в составе экспедиции женщин было не так уж и много.
– Спасибо за похвалу! – огрызнулся я, переворачиваясь на сто восемьдесят вокруг продольной оси прыгуна и отводя штурвал от себя: кораблик начал поворачиваться вокруг оси поперечной и по дуге догонять «Колыбель»: наша скорость чуть ли не в двое превышала её.
– Понятия не имею, кто и где тебя учил летать на прыгунах, но у тебя неплохие шансы догнать нас!
– Какого…? – только и успел выпалить я.
«Колыбель» внезапно дала по тормозам (в их роли – реверсивные двигатели) и встала стоймя, вмиг направившись кормой на нас: я успел понять только две вещи (первая – «Судьба» ушла далеко вперёд, нам её не догнать – не в условиях огневого контакта; второе – если я не уклонюсь, нас размажет по кормовым надстройкам «Колыбели»).
– Попов, в сторону, в сторону! – заорал майор.
– Затки хлебло!!!
Крутой вираж влево–вверх спас нас: мы прошли в опасной близости от верхней надстройки – пролетая мимо неё, я с ужасом понял, что на мостике кто–то есть. И этот кто–то смотрел на нас: силуэт я распознал в практически неосвещённом помещении командной палубы.
Оно и понятно: если бы врубили внутри свет, то нельзя было бы увидеть ничего, что происходит за стеклом мостика.
Как только мы вышли из–за прикрытия «Колыбели», на нас сразу же обрушился шквал огня, а ведь щитом прыгун оборудован не был – только маскировка. Врубать её сейчас смысла не было, лишь потеряю секунду. Пришлось уклоняться от града огня «штопором», двигаясь вперёд по спиральной обширной траектории. Вращение было настолько быстрым, что Мелихова едва не вывернуло на панель управления. Слава Богу, вовремя успел пнуть его морду: всё потекло на пол. Лишь бы искусственная гравитация в прыгуне не отключилась, хе–хе.
«Вооружение – к бою!», – мысленно приказал я системе.
Оружие на прыгуне было мощным, но незначительным: всего десятка два снарядов, пусть и самонаводящихся. Но врагов во много раз больше! Так, всё, нахрен… Я разом выпустил весь имеющийся арсенал, разослав его «розочкой» всем врагам поблизости, перевернулся вокруг себя на сто восемьдесят по обеим осям, и полетел наперехват «Колыбели»: да только гиблое это было дело. Корабль выписывал такие пируэты, что трудно было поверить, будто это военный борт. Один раз, пляшущий в пространстве, он едва не размазал нас по собственным щитам – по счастью, пронесло. От греха подальше врубил реверс и удалился от «Колыбели» на почтительно расстояние. К счастью, окружавшие нас истребители поняли, что «Колыбель зла» является более опасной целью, нежели наш прыгун, и понеслись к ней: тщетно – зенитные орудия корабля расправились с ними, как повар с картошкой, но всё это время не прекращался обстрел с крупных кораблей – понятное дело, справиться с крупногабаритными целями в одиночку не под силу было даже «Колыбели». С нашей позиции было видно, как заискрили щиты в некоторых местах.
– Прыгун, я «Колыбель», дуйте на борт, я стабилизирую крен!
– Давно пора! – гаркнул я и дал максимальную скорость, на какой только был способен удержать управление. Прямо перед самым носом «Колыбели» врубил реверс, но по инерции прошёл щит (слава Богу, думал – нас размажет нах!), и остановился лишь перед самым корпусом. Прямо под нами открылся люк, куда я и нырнул, едва не задев кормовыми движками на пилонах край. – «Колыбель», мы на борту! Давай отсюда дёру, раз ты на мостике, нахъ!
За нами с лязгом захлопнулся люк, и корабль врубил сверхсветовые двигатели… Сразу по прибытии я заглушил наши движки и распахнул рампу, едва ли не с ноги (попутно отметил: вместо четырнадцати на борту лишь четверо, включая майора в кабине). Сразу же ринулся на мостик: транспортная артерия работала. Пока вагонетка мчалась к корме от носа, я успел проверить магазин ПМа и сменить его на снаряженный экспансивным патроном. Так, на всякий случай.
Шлюз на мостик был открыл. Когда я ворвался на него, свет уже горел, а в кресле командира корабля лежало какое–то тело. Я рывком развернул к себе кресло: каково же было моё удивление, когда вместо подготовленного командира–пилота я обнаружил там нашего биолога, доктора Рыкову?! Так это она управляла «Колыбелью»?! Я же обесточил всё, кроме жизнеобеспечения, нах!
Одним большим пальцем я взвёл курок: если что, в ближнем бою даже доля секунды, потраченная на ход спускового крючка, может стать решающей. От щелчка Рыкова открыла глаза:
– Всё–таки… добрались… – с улыбкой проронила она и потеряла сознание.
Ну да, невральный интерфейс серьёзно изматывает, знаете ли. Тем более, при управлении таким исполинским по всем статьям кораблём. Кстати, куда она нас ведёт? Корабль летел на сверхсветовой скорости: я глянул на данные навигационного компьютера. Вот же ж… Рыкова даже координат точки выхода не назначила! Общая фоновая диагностика… Двигатели – целы, щиты – на тридцати процентах, орудия – заряжены, что странно, корпус – не пострадал сверх того, что было, общее энергораспределение в норме, все скачки в ходе стычки были компенсированы аварийным конденсатором, а теперь накопленная им энергия экстренно расходовалась на восстановление щитов. Вот, уже тридцать один процент. Поверьте, один процент от мощности щитов «Колыбели зла» – это много.

Добавлено (27 Июля 2012, 21:23)
---------------------------------------------
– Вот как, – задумчиво произнёс полковник Мигунов.
– М–да, забавный у нас контингент вышел, нах! – усмехнулся майор Мелихов.
– Вы не понимаете сути, господа, – процедил я сквозь зубы. – Она за пятнадцать минут сделала то, на что Рашу потребовались недели, в течении оных он спал всего несколько раз по пять минут. Она, нах, гений, нах!
– Тем лучше, – удивился Мелихов. – Или тебя профессиональная ревность гложет? Не ты один такой умный, значит.
– Вы опять не врубаетесь, сударь, – я уже начал терять терпение. – Я, хотя бы, раньше с технологиями Древних работал. Она же вообще только позавчера услышала слова «звёздные врата»! Она вообще никак не могла знать, как и что тут работает, нахрен!
Полковник выпрямился.
– Хочешь сказать…
– Я ничего не хочу сказать, – процедил я. – Сказал лишь то, что уже сказал. Ей неоткуда было взять эти знания. Или ей промыли мозги, что было уже неоднократно со многими из проекта КЗВ, или она вообще не тот, за кого себя выдаёт. Рыкову я знаю давно, на Земле мы учились в одном ПТУ. Она и устройство автомобиля–то не понимала, сама ремень генератора заменять не могла, а тут целый космический корабль! Вы и сами видели, какие кренделя она на нём вырезала!
Дверь в отсек заскрежетала – древняя створка отъехала в сторону, впуская нашего главврача: хирурга Тамару Николаевну Беляеву.
– Как пациентка? – поинтересовался полковник Мигунов.
– Анна Николаевна в полном здравии, – кивнула Тома. – Но я нашла у неё серьёзные повреждения головного мозга, свойственные шизофреникам.
– Аналогичные повреждения остаются после «промывания мозгов» по технологии гоа`улдов, – процедил я. – Это объясняет, откуда она может управлять «Колыбелью зла» и почему вообще смогла проникнуть на мостик. Корабль одного класса с «Судьбой», а о ней люсианский союз знал даже больше Раша.
– Тут вы правы, – подтвердила Беляева. – Кроме того, я обнаружила у неё в крови небольшое количество кассы.
Меня как током передёрнуло. Полковник, заметив это, скосился на меня.
– Что–то не так?
Майор догнал быстрее.
– Касса – наркотик, – пояснил он. – Активно взращивался в Млечном Пути на другом рукаве галактики, был в цене и ходовой частью отличался на порядки. Перевозился целыми ха`таками, причём при поддержке ал`кешей.
– А ещё его использовали вместо поводка люсианцы, – прохрипел я. – Распадается крайне медленно, одной дозы на миллиграмм хватает на неделю, но потом ломка катастрофическая.
– Вы, как я погляжу, хорошо знаете об этой вещи, – забеспокоилась Беляева. – К чему мне стоит её подготовить?
– К смерти, – посмотрел я на хирурга. – Ещё никому не удавалось пережить ломку после кассы, это билет в один конец с первой же дозы.
– И ничем нельзя помочь? – поинтересовался Мигунов.
– У вас есть запас кассы? – спросил я.
Полковник отрицательно покачал.
– Тогда ничем.
После кассы ломка ничем не отличается от ломок после других наркотиков, разве что в разы мощнее. Рвутся мышцы от перенапряжения, ломаются ослабленные кости, масштабные внутренние кровоизлияния, обычно – инсульт. Что и является, собственно, причиной смерти. Кровоизлияния настолько обширны, что сделать с ними ничего нельзя в принципе.
– Можно только продлить ей жизнь, – предупредил я. – Возьмите все анализы с тела, какие только сможете, и займётесь ею позже, а саму её поместите в стазис, я отыщу капсулы на борту.
– Сколько мы сможем выиграть времени? – спросил Мелихов.
– Столько, насколько хватит энергии для камеры…
Долго искать не пришлось: прямо с мостика я обнаружил целую «спальню» – весь тринадцатый уровень, за исключением генераторной и ангара прыгунов, что составляли незначительную площадь, был отведён под стазисные гнёзда. Чем раньше Аньку засунут в этот гроб, тем больше времени у неё будет. Если бы мы могли достать запас этой кассы… Стоп. Тогда выстраивается моментально вся картина. Если ей промыли мозги в люсианском союзе, и она отправилась с нами на «Судьбу», значит, люсианцы хотели по второму кругу попытаться захватить корабль. Тогда Рыкова – лишь подсадная утка, диверсант. Если она была им ещё нужна – свежая касса ей была бы обеспечена. Если не нужна – сама помрёт от ломки, и не выдаст люсианцев. Паскуды… Но тогда всё сходится, и по времени, и по событиям последних нескольких часов. Ладно, у нас сейчас есть проблема помощнее…
Скинув координаты настроенного под параметры тела Аньки стазисного гнезда, я пошёл заниматься своими делами, а именно – попытаться хоть чем–то ей помочь, или же очистить свою совесть и понять, что помочь я не смогу в принципе. Прикольно, да? А мне нет.
Каюту Рыковой найти труда не составило: её Терентьев разместил в первые же дни, причём непосредственно возле зала врат. Тут меня посетила ещё одна мысль: а вдруг генерал знал о засаде? Тогда он мог или держать её под наблюдением, или был с ней заодно: в обоих случаях подобное размещение каюты Рыковой было удобно. А если он не знал? Тогда что, совпадение? Или ошибка? Зачем биологу быть всё время возле врат, когда логичнее рядом расположить комнаты охраны и солдат, ведь зал врат – точку, откуда на «Колыбель» можно проникнуть извне, надо защищать именно им.
Каюта не была заперта: похоже, Анька покинула её в спешке, даже не заперев за собой дверь. Посмотрим…
Руке не надо было искать на стене рубильник: свет горел и так. Приступим к обыску… Если Рыкова – диверсант, значит, у неё должно быть с собой хоть что–то, что могло её выдать. Принадлежность к люсианскому союзу установить не так–то просто, если ты не знаешь, что искать. Никаких документов, наколок, татуировок или украшений с униформой: числиться в союзе мог всякий. Я совершил огромную ошибку, посвятив в это офицеров и хирурга. Хто знает, вдруг и они оттуда? А вдруг и весь экипаж с ними заодно? Ну, тогда я труп…
Обыск начал с личных вещей: её рюкзак и сумка стояли в углу, аккуратно поставленные друг на друга. Но прежде, чем вытряхивать всё на кровать, проверил её: чисто. Ни в постельном белье, ни в конструкции койки – ничего подозрительного нет, равно как и под ней.
Начал выкладывать вещи на кровать. Нижнее бельё, сменная одежда, запасные батареи, жёсткие твердотельные накопители информации (а по–простому – внешний хард, причём много, причём военного образца – бронированные жёсткие диски), элементы каких–то исследовательских приборов… Сумка чиста. А что с рюкзаком? Рыкова оборудования несла мало, всё больше провиант и медикаменты – исследовательскую аппаратуру несли несколько групп, но Анька–биолог в них не входила. Еды много, одному человеку хватило бы на полгода – весь статридцатилитровый рюкзак ею забит.
Всё чисто, ничего подозрительного. С методичностью параноика я начал проверять все идеи, что приходили ко мне в тот момент. Жёсткие диски – все одинаковые на вес, начинки внутри не поменяли. Контейнеры с едой – все герметичные, упакованы на Земле с заводскими и фабричными клеймами на пломбах. Остаются только тары: сумка и рюкзак.
С сумкой всё просто: элементарная конструкция, обычный брезент, обшитый внутри дюралевый каркас. Тут и смотреть нечего. Рюкзак же стоил отдельного внимания.
Он и в пустом–то виде весил немало, а тут ещё… Множество подсумков, карманов, декор–элементов – последнее весьма недопустимо в военизированной исследовательской экспедиции, лишний вес и объём, нах. На эти плюшки внимание я и обратил, как оказалось – не зря. Результатом наглого вскрытия плечевых лямок и поясной утяжки, а так же ряд «плюшевых» на первый взгляд элементов украшения станкового рюкзака, стала добыча в виде семнадцати грамм кассы – её я очень хорошо знал, белёсый порошок крайне мизерного помолу: меньше пыли. Отсюда лёгкая и чрезвычайно малозаметная на вес.
Честно говоря, я рад, что нашёл их. Конечно, это автоматически означает и суд, и трибунал – если военный, и, возможно, пожизненное лишение свободы, но если удастся доказать, что ты находился под воздействием инопланетного устройства – тебя оправдают практически во всём, чтобы бы не совершил, ибо противиться инопланетным технологиям тяжело, а для гражданского, первый раз в жизни их увидевшего – невозможно.
Добычу я поспешил доставить хирургу – та как раз беседовала с полковником Мигуновым.
– Тут семнадцать грамм кассы, – предупредил я, всовывая невесомый целлофановый пакетик в руку ошеломлённого врача. – Этого не хватит для предотвращения гибели организма – даже поочерёдное снижение тридцати доз не дало эффекта, пациент помер. У вас в экспедиции несколько человек – химики, вот и займитесь этим. Попытайтесь синтезировать кассу, столько, сколько сможете. Это позволит выиграть… несколько недель.
– А что потом? – поинтересовался Мигунов.
– Потом организм поймёт, что его наёживают. – посмотрел я на офицера. – От синтетического наркотика он откажется, как ребёнок от грудного молока курящей матери–алкоголички. А пересаживать его обратно на натуральную кассу весьма рискованно – может начаться необратимый процесс разрушения организма.
– Двойная ломка, – процедил полковник.
– Даже тройная, – кивнул я. – Поэтому в ваших же интересах сделать всё возможное, чтобы Рыкова выжила.

Глава 4. Утопия.

14 февраля

Я посчитал – уже четвёртый день мы на борту этого летающего корыта. Летим, хрен знает куда, хрен знает зачем. Соединиться с Землёй не можем в принципе, энергии дохрена, но направить её некуда – остаётся только ждать.
Но радовало одно: на борту все пофигисты. Даже, когда Томка сообщила, что нашла наркоту в крови у Аньки: никто не кинулся с воплями «как же так», «что делать», и иже с ними. Все приняли информацию такой, какая она есть, и тут же перестроились на следующий сценарий развития событий, опираясь на полученные данные. Признаться, это не могло меня не радовать. Конечно, состояние Рыковой сейчас радостным не назовёшь, но всё же…
Тем же утром состоялся диалог с Максимычем: японец по секрету сообщил, что это он подключил систему энергоснабжения по всему кораблю – мол, предчувствие сработало, вот и пустил. Оказалось, вовремя – сразу же после этого из гиперпространства или сверхсветовой (он так и не понял, на что было похоже выходное окно) вышли корабли инопланетян.
После завтрака я занялся системами корабля: запустил полную диагностику всего и вся на борту, чтобы узнать, как повёл себя повреждённый корабль в битве. Оказалось, довольно–таки неплохо. Конечно, диагностика шла полдня, я даже выспался на мостике, но корабль оказался неплох: повреждений нет, а интересовавшие меня компенсационные системы и скачки силы тока в них и вовсе повергли меня в поросячий восторг – никаких существенных аномалий не наблюдалось. Создалось ощущение, будто мы не на древнем корабле, не разваливающемся только потому, что его птицы засрали: казалось, будто мы летим на куске бронекамня.
Древние знали толк в строительстве, к чему бы ни прикладывали руку. Будучи схожими с нами по физиологии, они творили такое, что нам и не снилось – чего стоят одни только звёздные врата, соединяющие в своей сети сотни тысяч галактик во всех концах вселенной! А летающие корабли–города класса «Атлантида» – про это я вообще молчу. К счастью для нас, дожившие до наших дней Древние были дружелюбны к нашей расе: они не выказывали вражды по отношению к нам, и всячески помогали становлению других, но…
Был у Вознёсшихся Древних один замах: они отказывались вмешиваться в дела смертных, дабы не уподобиться Орай, оные, к слову, когда–то были одной с Древними истории. Но… Это уже другая тема для другой книги.
Мою работу прервал треск радиостанции: её аккумулятор я сумел подзарядить ночью от МНТ – пришлось покопаться с паяльником и зарядкой, чтобы компенсировать колоссальнейшие токи, но с этим я справился.
– Попов. Это Мигунов. Дуй в зал врат.
– Следую.
На полдень сегодня была назначена гражданская панихида по погибшим в последнем боевом столкновении. Не то, что бы я знал хорошо генерала Терентьева, или погибших ВКОшников, но… В общем, я направился в зал врат, где должно было пройти прощание. Подготовились без меня основательно: парни из Первого и Второго взвода установили в зале компьютеры, на мониторах оных отображались фотографии их товарищей – в графическом редакторе оперативно нарисовали траурную чёрную ленту снизу в углу.
Прощание не затянулось надолго: ибо хоронить было нечего. Из четырнадцати человек, вышедших в открытый космос, «домой» вернулось лишь трое. Слова были излишни в этой ситуации: не было ни цветов, оных негде было взять в космосе, ни венков, оных не из чего было сделать, лишь минута молчания, да траурный салют: три холостых залпа из карабинов – их произвели рядовые Егоркин и Кантемиров и полковник Мигунов, единственные уцелевшие в том адском пекле. Майор Мелихов молча наблюдал из–за звёздных врат. Завершила гражданскую панихиду фраза полковника, как самого старшего по званию на борту: «Честь – отдать!». Военные так и простояли те несколько минут, пока расходились гражданские, следовавшие в коридор вдоль ряда компьютеров, с жидкокристаллических экранов оных на них смотрели павшие под обстрелом бойцы ВКО и их командир.
Вернуться я хотел было быстро, но после обеда нас опять собрали в зале врат: на этот раз, уже для выборов. Да, именно так.
Слово взял полковник Мигунов.
– Буду предельно краток. – сухо произнёс он. – После гибели генерала Терентьева, с самых первых секунд пытавшегося взять ситуацию под свой контроль, нам необходим лидер и предводитель, способный принять конструктивно правильное решение, и рано или поздно обеспечить нам выживание или возвращение на Родину. За сим предлагается два варианта…
Речь полковника была прервана пистолетным выстрелом с верхнего яруса зала врат. Я посветил туда фонарём: освещение в том месте практически отсутствовало. Чего и следовало было ожидать – наверху стояла Анька, держа в руках АПС с дымящимся дульным срезом.
– Вариант один! – громко произнесла она. – Руководителем нашей группы должен стать товарищ Попов, ведь только он понимает, в каком дерьме мы с вами оказались! Кроме того, он служил, и, как военный, сможет спланировать нашу оборону в случае нападения! Помимо этого, он почти год работал в КЗВ, пусть и водителем: с его опытом инопланетных операций будет полезно познакомиться и многим из нас!...
Твою мать, Анька, ты разбивает всю картину маслом!
Я вздохнул и громко объявил:
– Отказываюсь! Я гражданский, пусть и специалист. Руководителем на борту «Колыбели зла» должен быть военный, обученный воевать, имеющий за плечами большой опыт ведения войны, и с хорошим командным опытом! За исключением предпоследнего – я не вижу тут более качественной кандидатуры, нежели полковник Мигунов!
Развели, нах, дерьмократию, ядрёна вошь. Я не подписывался на командные посты, едрить твою налево…
Пока я поднимался на верхний ярус, оный уже взяли на прицел парни из ВКО, продолжил полковник Мигунов.
– Именно об этом я и говорил! Есть два варианта: первый – командовать должен военный, ибо у него есть опыт. Второй вариант – должен командовать гражданский, ибо им с большей остротой видны проблемы мирного населения! В первом случае предполагалась моя кандидатура, как старшего по званию! Во втором – кандидатура Попова, как специалиста: он уже доказал, что хорошо знаком с внеземной технологией, и может разобраться с ней, даже, если видит впервые (тут полковник откровенно заврался, но смысл был понятен даже мне). Однако! – внезапно акцентировал офицер. – Анна Николаевна права, опыт внеземных операций у товарища Попова очень обширен, если кому и доверить наши жизни, то, я считаю, именно ему.
Я добрался до верхнего яруса и подошёл к Рыковой, всё ещё удерживающей тяжёлый АПС одной рукой – для женщины, я вам скажу, оружие нелёгкое, пусть она и сделала с него всего один выстрел, да и то – неприцельный.
Полковник Мигунов громко закончил:
– Поэтому вас и собрали тут! У вас есть возможность тщательно изучить предоставленные вам кандидатуры, и вынести своё решение по дальнейшему плану действий!
Полковник, сатана ты эдакий, ты меня хочешь под монастырь подвести?! Или просто задавить вздумал?!
И, как бы предвещая следующий вопрос, завершил своё выступление последней фразой, выдав:
– Я позволил себе выбрать нас двоих, ибо объявлять о «наборе на пост председателя» было бы глупо – каждый наверняка выдвинул бы сам себя! Поэтому задачу вам я несколько упростил. Итак, до вечера! После ужина все собираемся тут, и оглашаем свой вердикт!
Я положил ладонь на ледяную ствольную коробку АПСа и опустил руку Рыковой. Только теперь я понял, что за фортель она выкинула: тело взмокло, дыхание сбитое, зрачки расширены так, что прицелиться она не смогла бы в принципе. Неужели она хотела стрелять на поражение? И только тут я заметил, что ствольная коробка АПС находится в крайнем заднем положении на затворной задержке: в магазине патронов не было. Выходит, пистолет был снаряжен одним–единственным патроном? Кому же он предназначался?
Хороший вопрос, нах, да мне посрать: меня больше волновал вопрос, почему Рыкова до сих пор не в стазисе, и почему от неё так характерно веет кассой. Чуть ли не на руках неся Аньку до санчасти, я нашёл по пути хирурга. Томка бросилась к пациентке, роняя на бегу папку с личными делами состава экспедиции.
– Где она была?! – воскликнула военврач.
– То же самое я хотел спросить у вас, – нахмурился я. – Почему до сих пор не в стазисе?
Растерянный хирург запорхала вокруг Рыковой, уложив её на кушетку.
– Мы пытались синтезировать искусственный наркотик, – залепетала она. – Первая доза была готова сегодня на рассвете… (Так быстро?! Прошла всего же ночь!) Но, похоже, мы перестарались. Получилось очень убойно… Мы и не заметили, как Анна Николаевна ушла из лазарета… Она ничего не натворила? – обеспокоенно спросила меня Томка.
Я показал ей разряженный Стечкин с тяжёлой ребристой накладкой на рукояти и не менее тяжёлой воронённой ствольной коробкой, даже не бликовавшей на свету, Томка побледнела.
– Произвела всего один выстрел, – процедил я. – И то, кажется, мимо. Во всяком случае, в зале врат никто валяться не остался. Почему тебя там не было, кстати?
– Занималась кассой, – призналась военврач. – Куда–то же надо было его деть, чтобы никто не нашёл. Нам и одного зависимого хватает, а тут…
Это было правильно: избавиться от зависимости кассы невозможно, надо было во что бы то ни стало предотвратить новые заражения.
– Сколько синтезировали? – спросил я, косясь на пытающуюся раздеться Аньку: температура тела подскочила под тридцать девять, а в отсеке были все двадцать пять – понятное дело, что будет жарко.
– Около сорока грамм, – прикинула Томка.
– Сколько?! – охерел я. Доза, смертельная для целого полка, восемь тысяч человек. – Вы рехнулись?! – до меня допёрло, что я малость шумный, и я перешёл на шёпот. – Уничтожьте большую часть, оставьте грамм десять!
– Но…
– Этим целый город можно отравить насмерть! Выполняйте!
– Есть…!...
Никогда не видел Томку такой испуганной. В этот момент мне показалось, что за нами следят: я резко обернулся и увидел, как за дверным косяком исчезает едва уловимая морда майора Мелихова. Неужели и он засланный казачок? Или просто нарвался так случайно?
Но, как бы то ни было, до вечера требовалось найти себе работу. Прежде всего, можно выйти из сверхсветовой и не жрать энергию – мы по прежнему летели хрен знает куда и хрен знает зачем.
Возле мостика меня уже ждал полковник Мигунов с АПСом на боку и АК–12 за спиной – в силу возраста он иногда использовал автоматы и винтовки в качестве костыля, чем безмерно доставлял работы оружейникам. Сиди и выпрямляй после него стволы.
– Чем занимаемся, нах? – поинтересовался я.
– Ждём–с, – пожал плечами офицер.
– У моря погоды?
– У мостика новостей.
Я отпер шлюз и первым вошёл в помещение.
– Ты же меня для отвода голосов выдвинул, так ведь? – хмыкнул я, запирая за нами дверь.
– Не только, – полковник, чуть прихрамывая, прошёл до командирского кресла и сел в него. – Хм. Удобно, ничего не скажешь.
Странно. Мигунов сел в кресло, но ничего не произошло. А ведь для управления этим кораблём ген Древних не требуется!
– Так что тебе надо?
– Как ты заметил, гена Древних у меня нет.
– Чухня. Для этого корабля он не нужен.
Я подошёл к навигационной панели и, сняв показания с радаров, убедившись, что мы не врежемся в звезду и не выйдем на обычную скорость рядом с пульсаром, вырубил сверхсветовой движок. Корабль тряхануло так, что нас с полковником повалило на пол: офицер пролетел по инерции вперёд и врезался в приборную панель. Из рассечённой кожи на лбу обильно засочилась кровь.
Под сдавленные стоны полковника я глянул на сканеры: одним словом – жопа. Это не я вырубил двигатели, это они встали. Причём встали капитально, даже субсветовые заводиться не захотели. Ну, хоть инерцию за нас погасили, пусть и чуть не размазав нас по кораблю.
Но сам прикол меня радовал мало. Какого хрена чужое устройство нарушает нормальную работу наших двигателей? Какого хрена мы лишаемся единственной возможности к перемещения? Если ещё и звёздные врата недоступны – я не знаю, что и с кем я сделаю. Да и о противодействии подобным системам я знал мало: только общий принцип, да и то – лишь в поверхностных чертах.
Лоб полковника обильно кровоточил. Даже небольшая рана на лбу очень кровообильна и болезненна, а тут… Я вытащил из подсумка ИПП и оперативно прижал рыпающегося офицера к полу.
– Не дёргайся, – посоветовал я с таким видом, разматывая индивидуальный перевязочный пакет, будто собирался им его удушить.
Перевязку закончил уже через минуту: натёкшую на морду кровь полковник стёр рукавом кителя, я же посмотрел в иллюминатор – мы вышли из сверхсветовой между тремя планетами, в качестве звезды этой системы – жёлтый карлик.
Я оторвал глаза от сканера и подключился к общей связи:
– Внимание всем, экстренная остановка корабля! Всем оставаться на своих местах и доложить о повреждениях! Пострадавшим – в медсанчасть, всему военному персоналу собраться возле мостика на верхней палубе!
– Ты что задумал, диверсант? – посмотрел на меня полковник, проверяя, крепко ли сидит повязка на лбу. Не боись, я затягиваю так, что череп треснет, бугага.
– Спасать ваши души, нах, – процедил я.
Начала накаляться радиостанция: со всех концов корабля стали поступать сообщения о повреждениях, но все незначительные – уронили, разбили, столкнулись. Сильнее всех досталось медсанчасти: судя по сообщениям, у находящихся там шести человек сломаны кости конечностей и сильные ушибы, вплоть до рассечений.
Мне повезло больше: я оказался возле пульта, вплотную к нему – меня просто некуда было отбрасывать, хотя прижало больно. «До ужина дотянут немногие», – подумал я с горькой усмешкой, и запустил полнорадарное сканирование: требовалось выяснить, какого хрена происходит.
Прежде всего – в глаза бросился «рельеф» планет. Во–первых, радары сразу показали: до звезды от нас сто сорок девять миллионов километров, плюс–минус четыреста тысяч – с поправкой на масштаб. Во–вторых, планеты достаточно удалены от звезды – где–то километров сто сорок восемь миллионов. В–третьих, очень много метеоритов в округе: настолько много, что я сразу могу сказать, не глядя на результаты сканирования – тут было уничтожено несколько планет. В–четвёртых, на радарах – большое число отметок, я склонен был предположить, что это космические корабли. Сотни тысяч – разбросаны по всей солнечной системе, но не стоят на приколе, а вращаются вокруг этих трёх планет и звезды. Детального сканирования тогда не проводилось, но позже выяснилось: состояние этих бортов далеко не товарное.
Но что вызвало повреждение двигателей? Почему мы встали раньше, чем я остановил корабль, и почему нет инерции после выхода со сверхсветовой? Нас так тормознуло, что чуть кишки через рот не полезли.
Через несколько минут прибыл весь военный персонал: полковник сразу же принял своё командование, и на случай гипотетического абордажа пошёл расставлять посты. Я же засел за навигационный пульт.
Так, ну, начнём с того, что пределов Великой Стены Стоуна мы так и не покинули – она до сих пор виднелась тут, под боком, хотя до неё ещё километров два–три триллиона. Ну, так, в общих чертах – я туда не совался. Кроме этого, в базе данных корабля об этом месте не было никаких сведений: навигационный компьютер не смог опознать созвездия на радаре, а я больше ничего не мог сделать с бортовыми системами, ибо в следующие минуты они начали отказывать одна за другой. Какие–то чужеродные помехи стали поглощать все корабельные системы, и началось всё с двигателями. Потом я потерял щиты: генераторы заискрили и сдохли. Следом упустил и вооружение, вспыхнувшее огромнейшими факелами сооружение из цепей башен и огневых точек стало походить на уголёк: «Колыбель зла» потихоньку сама превращалась в золу.
Всё это сильно напомнило работу коронарных выбросов: неужели местная звезда так решила нас поприветствовать? Возможно, оно и так – ну не пульсар же? Хотя, хто знает, хто знает…
При всём при этом всё ещё работало жизнеобеспечение – как потом оказалось, его мы потеряем одним из последних.
Что же это было? Почему застопорились двигатели и отключаются системы? Какого хрена происходит? Неужели, радиоэлектронная атака? Вряд ли, на сверхсветовых скоростях это невозможно. Почему? Да потому, что скорость радиосигнала не может превышать скорости света.
Сразу встал вопрос: кто виноват и что делать. Виновных на борту искать смысла нет: управление двигателями доступно только с мостика, если их не подорвал диверсант, но тогда бы мы почувствовали взрывную волну, и сохранилась бы инерция после выхода из сверхсветовой – на деле же мы как будто врезались в невидимую стену.
Стоп… Невидимая стена… Да в такую же жопу чуть не попал экипаж «Дедала»! Как я сразу не допёр…
Объясняю прикол: люсианский союз заполучил некоторые технологии гоа`улдов после падения последних, в частности, Анубиса – этот шхер разработал на основе материалов Древних (ну конечно же, как же ещё!) собственную ловушку – гравитационную сеть. Расположенные в определённом порядке и на определённом удалении друг от друга, генераторы создают между собой что–то вроде усиления гравитационных связей (не знаю, я не астроном) – тех, что связывают между собой все тела во вселенной. Вот только жрала такая ловушка прилично энергии, да была одноразовой: в силу своего энергопотребления, генераторы гоа`улдов долго не могли работать так.
И что теперь делать, нах? У нас нет двигателей, орудий, а жизнеобеспечение может отключиться с минуты на минуту. Может, попробовать прыгун? А чо? Он лёгкий, может, сетка его и не заметит. А если скорость будет малой, она, возможно, посчитает его космическим мусором. Попытаться стоит…
Только непохоже это было на работу гоа`улдов: во–первых, слишком далеко для них, они–то в Млечном Пути орудовали, нах; а во–вторых, возле таких «ловушек» всегда дежурили корабли в скрытом режиме, атакующие застрявших сразу же и в тот момент. Но ничего не происходило: нас не отпускало, нас не обстреливали, нас не брали на абордаж – иначе бы о последнем доложили расставленные полковником группы.
Я направился в ангар прыгунов, откуда провёл полное сканирование: радары «Колыбели зла» больше не были доступны, так что пришлось довольствоваться сканерами прыгуна. Даже будучи пристыкованным к борту «Колыбели», он имел свои, автономные системы, хотя в режиме сна они и питались от главных силовых шин своей базы.
По счастью, системы прыгунов ещё работали, когда я прибыл в ангар. Это меня порадовало. Рампа – открылась, за мной – закрылась, включилась система кондиционирования воздуха, температура в кабине начала снижаться.
Запуск движка, отрыв – и взлёт. Крыша ангара открылась, прыгун медленно и осторожно выполз наверх: попутно я осматривался вокруг.
«Колыбель зла» стоит и не шелохнётся – встала намертво. Пока не был закрыт люк ангара, я захотел проверить одну идею, и вдал разом по газам. Кораблик рвануло вперёд так, что я чуть не рухнул вместе с креслом, причём в задний десантный отсек. Ускорение сработало чётко, скорость враз вымахала до шестисот метров в секунду. Быстро для разгона, ничего не скажешь, нах.
Но вот что странно: кораблик никак не среагировал на гравианомалию, ни одна система не пострадала, всё работало в штатном режиме, а «Колыбель» начала отказывать после первой же секунды. Не то, что бы это вписывалось в определение «странно», но, согласитесь – если это оригинальная ловушка, а не переработка гоа`улдов, тогда это более чем ненормально.
На поясе затрещал динамик радиостанции – помех тут было предостаточно. Сквозь них я сумел распознать голос полковника Мигунова:
– «Рассвет», я «Звезда», отзовись!
– Слышу тебя, «Звезда», я «Рассвет».
– Ты где, «Рассвет»?
– Я за бортом, «Звезда».
– В смысле?
– В смысле я угнал прыгун и наяриваю круги вокруг «Колыбели».
– С какой целью, «Рассвет»? Я «Звезда».
– С целью понять, насколько мы влипли.
– И на сколько же?
– Дайте мне пять минут, и я скажу, в какой жопе мы находимся.
– Понял тебя, «Рассвет». Мешать не буду, я «Звезда».
– Постой, «Звезда», я «Рассвет». Какого хрена хотел?
– У нас несколько без вести пропавших, «Рассвет».
– Сколько, «Звезда»?
– Трое.
– Постараюсь отыскать, если они за бортом.
– Не старайся, они на корабле.
– Откуда знаешь?
– Чуйка.
– Как знаешь.
К этому моменту я уже подлетал к двигателям «Колыбели зла»: ну, конечно, все модули вырублены, и болтаются «на соплях».
– Эй, «Звезда»! Я «Рассвет»!
– Слышу тебя, «Рассвет», я «Звезда».
– На борту диверсанты.
– Откуда взял?
– Передо мной двигатели. Они разнесены в щепки.
– А скачки напряжения?
– Аварийный компенсатор не допустил бы таких мощных сразу на всех распределителях, а их, к слову, трое. Ищите тех троих без вести пропавших, и чем быстрее, тем лучше.
– Понял тебя, «Рассвет», я «Звезда»…
Связь отключилась.
Действительно, тут имел место тип сопельного соединения, а по–русски – на соплях всё держится. Повреждения слишком обширные, и восстановлению не подлежат в принципе: такое отремонтировать, тем паче, в космосе – невозможно как таковое. Другими словами, мы обездвижены не только внешним воздействием, но и внутренним. «Колыбель» нам больше не дом…
Сразу по возвращению я направился на мостик, но по пути был обстрелян: когда я выходил из отсека транспортного узла, на меня посыпались свинцовые капли смертоносного дождя. «Пистолет, десять миллиметров!», – определил я, ныряя обратно и вырубая за собой свет. Тут же ощутил: в отсеке есть кто–то ещё. Первая мысль – «Мне хана», и подтвердилась она залпом девятимиллиметрового над ухом. Но пуля прошла не в меня, а в дверной проём, где показалась фигура с пистолетом в руке: в следующую секунду она с грузным звуком рухнула на пол.
Я резко обернулся, взводы курок ПМа. Из темноты вышагнула… Анька Рыкова.
– Ты что тут делаешь, ёрш твою меть?! – зашипел я. – Быстро в медсанчасть!
– Всё хорошо, лисёнок, всё хорошо… – едва слышно произнесла она со странной улыбкой и бездонным взглядом «вникуда».
«Лисёнок»?! О, нет…
Так меня называли в детстве, за то, что я зачастую таскал с костра недожаренную курицу – на мясо я всегда был падок, но в детскую пору особенно. Откуда Рыкова это узнала – понятия не имею, но у неё явно была обо мне информация в большем объёме, чем, даже, у меня самого, нах.
«Лисёнок» остолбенел, а Анька походкой зомби устремилась к дверному проёму и шустро укрылась за его косяком, даже не думая закрывать гермодверь. Напротив: она подождала, пока снаружи раздадутся шаги, и, выскочив в коридор, спустила курок, зажав спусковой крючок: короткая очередь из её АПС разорвала вторую фигуру с автоматом. «Какого хрена происходит?» – побледнел я. – «Она решила весь корабль вынести?».
Сердце в груди вдруг замерло.
– Рыкова, назад! – гаркнул я, и выбежал в коридор вслед за ней.
Предчувствия меня не обманули. Картина маслом – два трупа в коридоре, третья фигура выходит из–за поворота с автоматом, и две фигуры в одной точке стоят над трупами. Плюс заклинивший АПС Аньки, и единственный патрон в моём ПМе.
Времени прицеливаться не было: я, едва только осознал на бегу обстановку, бросился на Аньку, повалив её на пол, в падении выбросил руку вперёд и спустил курок, в надежде попасть хотя бы «на вскидку», ибо прошитый очередью малокалиберных 5,45 уже больше не жилец: пуля кувыркается в теле, нанося страшнейшие повреждения. Не успел… Воздух разорвала автоматная очередь.
А, нет. Показалось.
Очередь действительно разорвала воздух, но стрелял не тот, в кого целилась Рыкова. Залпы раздались позади нас. И, опять же, первая мысль: «Нам хана».
– Жив, лисёнок? – раздался голос полковника Мигунова.
Я поднял башку и открыл глаза: над нами стоял офицер собственной персоной с АК–12 в руках. На полу валялись пять стреляных дымящихся гильз, а по щеке полковника стекала струя крови: неужто слишком тонкую повязку я ему наложил?
– Сколько нашли? – спросил я.
– Дык! – удивился полковник, сохраняя морду кирпичом: ещё бы, мимические мышцы ведь разорваны при ударе башкой об панель. Да ещё и нерв повреждён: левый глаз Мигунова был закрыл. – Вы ж их всех положили!
– «Всех»? – переспросил я.
Действительно, всех. Раз, два, три. На три цели аж десять выстрелов трёх стрелков. Позор всему ВКО…
Я встал и поднял с пола беспомощно валяющуюся Рыкову, бездумно строившую глазки и улыбку. Зрачки всё ещё катастрофически расширены: всё–таки Томка была права, переборщила она с дозой кассы.
– Кстати, – вспомнил полковник Мигунов, опуская автомат. – По поводу лисёнка…
Меня как током передёрнуло: Мигунову аж страшно стало от моего перекошенного рыла.
– Давай не сейчас, полковник… Давай не сейчас…

Я сидел на мостике и пытался составить план дальнейших действий, когда отключилось освещение. «Минус один», – подумал я.
В отсек вошёл полковник Мигунов, освещая себе путь наствольным фонарём автомата. Света он давал мало, но в условиях кромешной тьмы хватит и этого.
– Ну как дела, лисёнок? – спросил он, вышагивая на мостик.
– Мы только что потеряли систему освещения, – сообщил я, сидя в кресле и подперев щёку кулаком. – Не работают двигатели, вооружение, навигация, радары, связь, из рабочих систем остались только жизнеобеспечение и энергораспределение.
– Я попробовал активировать врата, – сообщил полковник. – Нихрена не получается. Доступны несколько адресов поблизости, но «Колыбель» упорно не желает с ними соединяться, хоть и осуществляет набор. Можешь это как–то объяснить?
На ум пришло только одно объяснение:
– Солнечные вспышки.
– Чегой?
– Гамма–выбросы, мы сейчас находимся в гелиосфере этой звезды. Мощные потоки нейтронов и электронов, ускоренные до околосветовых скоростей, бомбардируют всё на своём пути. Без щитов в открытом космосе нам хана.
– Но на Земле такие бури в порядке вещей, – попытался нахмуриться полковник – не вышло. Мимики отныне офицер лишён, ответственные за это мышцы рассечены нахрен.
– На этой звезде они, очевидно, не такие мирные.
– У тебя есть план, Попов?
– План есть всегда. Вопрос только в том, насколько он годится.
– Так не тяни кота за яйки, выкладывай!
– Собери всех в зале врат. Желательно – быстро.