Вулси стелется перед Колдвеллом, Колдвелл перед Вулси Я хочу это увидеть

Чудесно, Ида, чудесно И ты не забывай пожалуста про Ревизора(и меня..) больше

Я когда читал на миг забыл, что Вулси под городом имеет ввиду Атлантис.
Я тут подумал, а вобще записка про ревизора провдива. То есть градоночальник принял за ревизора другого, а он вобще был?

Добавлено (08.11.2009, 18:31:14)
---------------------------------------------

Тейла. Ну вот, уж целый час дожидаемся, а все ты с своим глупым жеманством: совершенно оделась, нет, еще нужно копаться... Было бы не слушать ее вовсе. Экая досада! как нарочно, ни души! как будто бы вымерло все.
Амелия. Да, право, Тейла, чрез минуты две всё узнаем. Уж скоро Фран должна прийти. (Всматривается в коридор и вскрикивает.) Ах, Тейла, Тейла! кто-то идет, вон в конце коридора.
Тейла. Где идет? У тебя вечно какие-нибудь фантазии. Ну да, идет. Кто же это идет? Большого роста... с дредами... Кто ж это? а? Это, однако ж, досадно! Кто ж бы это такой был?
Амелия. Это Ронон, Тейла.
Тейла. Какой Ронон? Тебе всегда вдруг вообразится этакое... Совсем не Ронон. (Машет рукой.) Эй вы, ступайте сюда! скорее!
Амелия. Право, Тейла, Ронон.
Тейла. Ну вот, нарочно, чтобы только поспорить. Говорят тебе — не Ронон.
Амелия. А что? а что, Тейла? Видите, что Ронон.
Тейла. Ну да, Ронон, теперь я вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит в коридор.) Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А Дик, Дик? (Немного отступя от перил, с досадою.) Такой глупый: до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!

Тейла. Ну, скажите, пожалуйста: ну, не совестно ли вам? Я на вас одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от кого до сих пор толку не доберусь. Не стыдно ли вам? Я у вас защищала вашего Ракай и Ару, а вы вот как со мною поступили!
Ронон. Ей-Богу, кумушка, так бежал засвидетельствовать почтение, что не могу Духу перевесть. Мое почтение, Амелия!
Амелия. Здравствуйте, Ронон!
Тейла. Ну что? Ну, рассказывайте: что и как там?
Ронон. Вулси прислал вам записочку.
Амелия. Ну, да кто он такой? генерал?
Ронон. Нет, не генерал, а не уступит генералу: такое образование и важные поступки-с.
Тейла. А! так это тот самый, о котором было писано Дику.
Ронон. Настоящий. Я это первый открыл вместе с Кедмен.
Тейла. Ну, расскажите: что и как?
Ронон. Да, слава Богу, все благополучно. Сначала он принял было Вулси немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и на корабле все нехорошо, и к нему не поедет, и что он не хочет сидеть за него в камере; но потом, как узнал невинность Вулси и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава Богу, все пошло хорошо. Они теперь поехали осматривать больничные заведения... А то, признаюсь, уже Вулси думали, не было ли тайного доноса; я сам тоже перетрухнул немножко.
Тейла. Да вам-то чего бояться? ведь вы не служите.
Ронон. Да так, знаете, когда вельможа говорит, чувствуешь страх.
Тейла. Ну, что ж... это все, однако ж, вздор. Расскажите, каков он собою? что, стар или молод?
Ронон. Немолодой, немолодой человек; лет сорока трех; а говорит совсем так, как старик: «Извольте, говорит, я поеду и туда, и туда...» (размахивает руками) так это все славно. «Я, говорит, и написать и почитать люблю, но мешает, что в комнате, говорит, немножко темно».
Тейла. А собой каков он: брюнет или блондин?
Ронон. Нет, больше лысый, и глаза такие быстрые, как зверки, так в смущенье даже приводят.
Тейла. Что тут пишет он мне в записке? (Читает.) «Спешу тебя уведомить, Тейла, что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие Божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры доллар двадцать пять центов...» (Останавливается.) Я ничего не понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Ронон. А, это Вулси писали на черновой бумаге по скорости: там какой-то счет был написан.
Тейла. А, да, точно. (Продолжает читать.) «Но, уповая на милосердие Божие, кажется, все будет к хорошему концу. Приготовь поскорее комнату для важного гостя, ту, что выклеена желтыми бумажками; к обеду прибавлять не трудись, потому что закусим в медицинской части у доктора Беккета, а вина вели побольше; скажи страннице Лоррин, чтобы прислала самого лучшего, а не то я перерою весь её погреб. Целуя, Тейла, твою ручку, остаюсь твой: Ричард Вулси...» Ах, Боже мой! Это, однако ж, нужно поскорей! Эй, кто там? Майкл!
Ронон (бежит и кричит в дверь), Майкл! Майкл! Майкл!

Тейла. Ну, Амелия, нам нужно теперь заняться туалетом. Он столичная штучка: Боже сохрани, чтобы чего-нибудь не осмеял. Тебе приличнее всего надеть твое голубое платье с мелкими оборками.
Амелия. Фи, Тейла, голубое! Мне совсем не нравится: и Родни ходит в голубом, и Зеленка тоже в голубом. Нет, лучше я надену цветное.
Тейла. Цветное!.. Право, говоришь — лишь бы только наперекор. Оно тебе будет гораздо лучше, потому что я хочу надеть палевое; я очень люблю палевое.
Амелия. Ах, Тейла, вам нейдет палевое!
Тейла. Мне палевое нейдет?
Амелия. Нейдет, я что угодно даю, нейдет: для этого нужно, чтобы глаза были совсем темные.
Тейла. Вот хорошо! а у меня глаза разве не темные? самые темные. Какой вздор говорит! Как же не темные, когда я и гадаю про себя всегда на трефовую даму?
Амелия. Ах, Тейла! вы больше червонная дама.
Тейла. Пустяки, совершенные пустяки! Я никогда не была червонная дама. (Поспешно уходит вместе с Амелией и говорит за сценою.) Этакое вдруг вообразится! червонная дама! Бог знает что такое!

Мда.. От Тейлы и Амелии, обсуждающих наряды крышу сносит))

Здорово, здорово и еще раз здорово

Тодд. Куда тут?
Майкл. Сюда, дядюшка, сюда!
Тодд. Постой, прежде дай отдохнуть. Ах ты, горемычное житье! На пустое брюхо всякая ноша кажется тяжела.
Майкл. Что, дядюшка, скажите: скоро будет генерал?
Тодд. Какой генерал?
Майкл. Да барин ваш.
Тодд. Барин? Да какой он генерал?
Майкл. А разве не генерал?
Тодд. Генерал, да только с другой стороны.
Майкл. Что ж, это больше или меньше настоящего генерала?
Тодд. Больше.
Майкл. Вишь ты как! то-то у нас сумятицу подняли.
Тодд. Послушай, малый: ты, я вижу, проворный парень; приготовь-ка там что-нибудь поесть.
Майкл. Да для вас, дядюшка, еще ничего не готово. Простова блюда вы не будете кушать, а вот как барин ваш сядет за стол, так и вам того же кушанья отпустят.
Тодд. Ну, а простова-то что у вас есть?
Майкл. Щи, каша да пироги.
Тодд. Давай их, щи, кашу и пироги! Ничего, всё будем есть. Ну, понесем чемодан! Что, там другой выход есть?
Майкл. Есть.

Колдвелл. Хорошие заведения. Мне нравится, что у вас показывают проезжающим все в городе. В других городах мне ничего не показывали.
Вулси. В других городах, осмелюсь доложить вам, градоправители и чиновники больше заботятся о своей, то есть, пользе. А здесь, можно сказать, нет другого помышления, кроме того, чтобы благочинием и бдительностью заслужить внимание начальства.
Колдвелл. Завтрак был очень хорош; я совсем объелся. Что, у вас каждый день бывает такой?
Вулси. Нарочно для такого приятного гостя.
Колдвелл. Я люблю поесть. Ведь на то живешь, чтобы срывать цветы удовольствия. Как называлась эта рыба?
Беккет (подбегая). Лабардан-с.
Колдвелл. Очень вкусная. Где это мы завтракали? в больнице, что ли?
Беккет. Так точно-с, в больничном заведении.
Колдвелл. Помню, помню, там стояли кровати. А больные выздоровели? там их, кажется, немного.
Беккет. Человек десять осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С тех пор как я принял начальство, — может быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают. Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
Вулси. Уж на что, осмелюсь доложить вам, головоломна обязанность градоначальника! Столько лежит всяких дел, относительно одной чистоты, починки, поправки... словом, наиумнейший человек пришел бы в затруднение, но, благодарение Богу, все идет благополучно. Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли, что, даже когда ложишься спать, все думаешь: «Господи Боже Ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и было довольно?..» Наградит ли оно, или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я буду спокоен в сердце. Когда в городе во всем порядок, коридоры выметены, пленники хорошо содержатся, пьяниц мало... то чего ж мне больше? Ей-ей, и почестей никаких не хочу. Оно, конечно, заманчиво, но пред добродетелью всё прах и суета.
Беккет (в сторону). Эка, бездельник, как расписывает! Дал же Бог такой дар!
Колдвелл. Это правда. Я, признаюсь, сам люблю иногда заумствоваться: иной раз прозой, а в другой и стишки выкинутся.
Кедмен (Ронону). Справедливо, все справедливо, Ронон! Замечания такие... видно, что наукам учился.
Колдвелл. Скажите, пожалуйста, нет ли у вас каких-нибудь развлечений, обществ, где бы можно было, например, поиграть в карты?
Вулси (в сторону). Эге, знаем, голубчик, в чей огород камешки бросают! (Вслух.) Боже сохрани! здесь и слуху нет о таких обществах. Я карт и в руки никогда не брал; даже не знаю, как играть в эти карты. Смотреть никогда не мог на них равнодушно; и если случится увидеть этак какого-нибудь бубнового короля или что-нибудь другое, то такое омерзение нападет, что просто плюнешь. Раз как-то случилось, забавляя детей, выстроил будку из карт, да после того всю ночь снились проклятые. Бог с ними! Как можно, чтобы такое драгоценное время убивать на них?
МакКей (в сторону). А у меня, подлец, выпонтировал вчера сто долларов.
Вулси. Лучше ж я употреблю это время на пользу государственную.
Колдвелл. Ну, нет, вы напрасно, однако же... Все зависит от той стороны, с которой кто смотрит на вещь. Если, например, забастуешь тогда, как нужно гнуть от трех углов... ну, тогда конечно... Нет, не говорите, иногда очень заманчиво поиграть.

Вулси. Осмелюсь представить помощников моих: Тейла и Амелия.
Колдвелл (раскланиваясь). Как я счастлив, сударыня, что имею в своем роде удовольствие вас видеть.
Тейла. Нам еще более приятно видеть такую особу.
Колдвелл (рисуясь). Помилуйте, сударыня, совершенно напротив: мне еще приятнее.
Тейла. Как можно-с! Вы это так изволите говорить, для комплимента. Прошу покорно садиться.
Колдвелл. Возле вас стоять уже есть счастие; впрочем, если вы так уже непременно хотите, я сяду. Как я счастлив, что наконец сижу возле вас.
Тейла. Помилуйте, я никак не смею принять на свой счет... Я думаю, вам после Земли вояжировка показалась очень неприятною.
Колдвелл. Чрезвычайно неприятна. Привыкши жить comprenez vous, в свете, и вдруг очутиться в дороге: грязные туалеты, мрак коридоров... Если б, признаюсь, не такой случай, который меня... (посматривает на Тейлу и рисуется перед ней) так вознаградил за всё...
Тейла. В самом деле, как вам должно быть неприятно.
Колдвелл. Впрочем, сударыня, в эту минуту мне очень приятно.
Тейла. Как можно-с! Вы делаете много чести. Я этого не заслуживаю.
Колдвелл. Отчего же не заслуживаете? Вы, сударыня, заслуживаете.
Тейла. Я живу в Атлантиде...
Колдвелл. Да Атлантида, впрочем, тоже имеет свои пристройки, коридоры... Ну, конечно, кто же сравнит с Землей! Эх, Земля! что за жизнь, право! Вы, может быть, думаете, что я только переписываю; нет, начальник отделения со мной на дружеской ноге. Этак ударит по плечу: «Приходи, братец, обедать!» Я только на две минуты захожу в командование, с тем только, чтобы сказать: «Это вот так, это вот так!» А там уж чиновник для письма, этакая крыса, пером только — тр, тр... пошел писать. Хотели было даже меня главой базы Альфа сделать, да, думаю, зачем. И рядовой летит еще на лестнице за мною со щеткою: «Позвольте, полковник Колдвелл, я вам, говорит, сапоги почищу». (Вулси.) Что вы, господа, стоите? Пожалуйста, садитесь!
Вулси. Чин такой, что еще можно постоять.
Беккет. Мы постоим.
МакКей. Не извольте беспокоиться!
Колдвелл. Без чинов, прошу садиться.

Колдвелл флиртующий с Тейлой

Колдвелл выдумывающий названия кораблей - я под столом

Ну и Майки, кормящий Тодда кашей - это, это я даже не знаю что

Дашка, ты чудо))

Добавлено (14.11.2009, 13:41:13)
---------------------------------------------
Продолжим:

Тейла. Ах, какой приятный!
Амелия. Ах, милашка!
Тейла. Но только какое тонкое обращение! сейчас можно увидеть инопланетную штучку. Вечеринки и все это такое... Ах, как хорошо! Я страх люблю таких взрослых людей! я просто без памяти. Я, однако ж, ему очень понравилась: я заметила — все на меня поглядывал.
Амелия. Ах, Тейла, он на меня глядел!
Тейла. Пожалуйста, с своим вздором подальше! Это здесь вовсе неуместно.
Амелия. Нет, Тейла, право!
Тейла. Ну вот! Боже сохрани, чтобы не поспорить! нельзя, да и полно! Где ему смотреть на тебя? И с какой стати ему смотреть на тебя?
Амелия. Право, Тейла, все смотрел. И как начал говорить о кораблях, то взглянул на меня, и потом, когда рассказывал, как играл в вист с посланниками, и тогда посмотрел на меня.
Тейла. Ну, может быть, один какой-нибудь раз, да и то так уж, лишь бы только. «А, — говорит себе, — дай уж посмотрю на нее!»

Вулси (входит на цыпочках). Чш... ш...
Тейла. Что?
Вулси. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.) Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и в Белый дом ездит... Так вот, право, чем больше думаешь... черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Тейла. А я никакой совершенно не ощутила робости; я просто видела в нем образованного, светского, высшего тона человека, а о чинах его мне и нужды нет.
Вулси. Ну, уж вы — женщины! Все кончено, одного этого слова достаточно! Вам всё — финтирлюшки! Вдруг брякнут ни из того ни из другого словцо. Вас посекут, да и только, а мужа и поминай как звали. Ты, душа моя, обращалась с ним так свободно, как будто с каким-нибудь Рононом.
Тейла. Об этом я уж советую вам не беспокоиться. Мы кой-что знаем такое... (Посматривает на Амелию.)
Вулси (один). Ну, уж с вами говорить!.. Эка в самом деле оказия! До сих пор не могу очнуться от страха! (Отворяет дверь и говорит в дверь.) Майкл, позови лейтенанта и сержанта: они тут недалеко где-нибудь за воротами. (После небольшого молчания.) Чудно все завелось теперь на свете: хоть бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький — как его узнаешь, кто он? Еще военный все-таки кажет из себя, а как наденет фрачишку — ну точно муха с подрезанными крыльями. А ведь долго крепился давича на Дедале, заламливал такие аллегории и екивоки, что, кажись, век бы не добился толку. А вот наконец и подался. Да еще наговорил больше, чем нужно. Видно, что человек военный.

Тейла. Подойди сюда, любезный!
Вулси. Чш!.. что? что? спит?
Тодд. Нет еще, немножко потягивается.
Тейла. Послушай, как тебя зовут?
Тодд. Тодд, сударыня.
Вулси (Тейле и Амелии). Полно, полно вам! (Тодду.) Ну что, друг, тебя накормили хорошо?
Тодд. Накормили, покорнейше благодарю; хорошо накормили.
Тейла. Ну что, скажи: к твоему барину слишком, я думаю, много ездит полковников и генералов?
Тодд (в сторону). А что говорить? Коли теперь накормили хорошо, значит, после еще лучше накормят. (Вслух.) Да, бывают и полковники.
Амелия. Душенька Тодд, какой твой барин хорошенький!
Тейла. А что, скажи, пожалуйста, Тодд, как он...
Вулси. Да перестаньте, пожалуйста! Вы этакими пустыми речами только мне мешаете. Ну что, друг?..
Тейла. А чин какой на твоем барине?
Тодд. Чин обыкновенно какой.
Вулси. Ах, Боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите ни слова поговорить о деле. Ну что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Тодд. Да, порядок любит. Уж ему чтоб все было в исправности.
Вулси. А мне очень нравится твое лицо. Друг, ты должен быть хороший человек. Ну что...
Тейла. Послушай, Тодд, а как барин твой там, в форме ходит, или...
Вулси. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь: дело идет о жизни человека... (К Тодду.) Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара долларов на чай.
Тодд (принимая деньги). А покорнейше благодарю, сударь. Дай Бог вам всякого здоровья! бедный рейф, помогли ему.
Вулси. Хорошо, хорошо, я и сам рад. А что, друг...
Тейла. Послушай, Тодд, а какие глаза больше всего нравятся твоему командиру?
Амелия. Тодд, душенька! какой миленький носик у твоего начальника!..
Вулси. Да постойте, дайте мне!.. (К Тодду.) А что, друг, скажи, пожалуйста: на что больше командир твой обращает внимание, то есть что ему в дороге больше нравится?
Тодд. Любит он, по рассмотрению, что как придется. Больше всего любит, чтобы его приняли хорошо, угощение чтоб было хорошее.
Вулси. Хорошее?
Тодд. Да, хорошее. Вот уж на что я, крепостной рейф, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-Богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Тодд, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, полковник!» — «Э, говорит, это, Тодд, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как прилетим». — «А, — думаю себе (махнув рукою), — Бог с ним! я рейф простой».
Вулси. Хорошо, хорошо, и дело ты говоришь. Там я тебе дал на чай, так вот еще сверх того на баранки.
Тодд. За что жалуете, ваше высокоблагородие? (Прячет деньги.) Разве уж выпью за ваше здоровье.
Тейла. Приходи, Тодд, ко мне, тоже получишь.
Амелия. Тодд, душенька, поцелуй своего командира!

Вулси. Чш! (Поднимается на цыпочки; вся сцена вполголоса.) Боже вас сохрани шуметь! Идите себе! полно уж вам...
Тейла. Пойдем, Амелия! я тебе скажу, что я заметила у гостя такое, что нам вдвоем только можно сказать.
Вулси. О, уж там наговорят! Я думаю, поди только да послушай, — и уши потом заткнешь. (Обращаясь к Тодду.) Ну, друг...

Вулси. Чш! экие косолапые медведи — стучат берцами! Так и валится, как будто сорок пуд сбрасывает кто-нибудь с телеги! Где вас черт таскает?
Сержант. Был по приказанию...
Вулси. Чш! (Закрывает ему рот.) Эк как каркнула ворона! (Дразнит его.) Был по приказанию! Как из бочки, так рычит. (К Тодду.) Ну, друг, ты ступай приготовляй там, что нужно для барина. Все, что ни есть в доме, требуй.