Вообщем, еще раз говорю - классное продолжение. Лови заслуженную репу!!!!

Добавлено (09.03.2011, 17:46)
---------------------------------------------

(а без русского мата да поллитры у нас в России не выжить )
Не бейте кису тапками! На счёт мата и поллитры я пошутила, но думаю, идея прописки в России на Земле Тёмке это может быть вполне реально - с наших станется

Добавлено (09.03.2011, 21:39)
---------------------------------------------

Добавлено (24.03.2011, 13:48)
---------------------------------------------
GreenTea, дык где ж продолжение?!!! Очень уж интересно узнать, что там натворили Болик и Лёлик?! Пощади публику, а то все поумираем от любпытства...

Конечно, вам интересно, решился ли вопрос с чечёткой? Решился, чечётку станцевали. Но обо всём по порядку.
Генерал Колчан торжественно встречал вернувшихся героев. Не успели мы выйти из Даль-1, как Феликс запихал своего человека в челнок и стартовал, подняв облако пыли. А когда облако рассеялось, выяснилось, что Тимирязев тоже куда-то слинял. Кто же остался? Мы с Ковалёвым и стажеры. Сводный духовой оркестр в составе большой трубы, маленькой трубы, барабана и аккордеона затянул «Фа-ра-ра-ра! Бам! Бам!», и я, как старший по званию, представил генералу молодое пополнение. Странно, но Колчан совершенно не обрадовался.
- Залог!? – захрипел он, страшно сверкая белками. – Лозовой, ты зачем их взял?!
Вообще-то, я их не брал, их Ковалёву дали, но, как старший по званию, короче, вы понимаете. Фа-Фа-Бум!
Оркестр восхитил рейфенышей. Особенно горящая солнечной медью большая труба. Болек схватил её, небрежно стряхнув трубача рядового Сорокина, и заглянул в раструб. Лёлек тем временем деловито обслюнявил мундштук.
- Вы как хотите, а я больше к этому инструменту не прикоснусь, - брезгливо заявил Сорокин.
Ему и не пришлось, зря беспокоился. Болек приник к раструбу ухом, и Лёлек тут же выдул в это ухо задорное ре диез. Болек поморщился и хлопнул по трубе ладонями, сплющив её к чертям собачьим. Так оркестр лишился ведущего инструмента.
- З-А-Л-О-Г, - неторопливо, словно откусывая по одной буковке, повторил Колчан. – Значит так, товарищи офицеры, будете отвечать за каждый их чих. Их двое, вас двое - поделите как-нибудь. Ясно? Выполняйте.
И, круто развернувшись, зашагал к штабу.
- Леш, тебе Болека или Лёлека? – спросил Ковалёв.
Рейфеныши дикими прыжками носились по плацу, поддавая ногами мертвую трубу. Дивное зрелище.
- Макарова, - пробормотал я, – чтоб застрелиться.
- Ось гарну справу хлопци зробили, - подал голос сержант Грищенко, он же аккордеон, он же сосед Сорокина по оркестру. – Мени ця труба вси уши продудела!
И, не сходя с места, он предложил «хлопцям» покататься на штабном «газике» - в свободное от аккордеона время старший сержант приходился «газику» механиком и водителем, и мог позволить себе широкие жесты. Только сумасшедший рискнул бы очутиться в одной машине с этой оравой, но Грищенко на почве радости впал в амок, и дважды объехал с рейфенышами вокруг базы.
Кататься стажерам понравилось. Более того, им захотелось сесть за руль, но так далеко благодарность Грищенко не простиралась.
- Вси, хорошенького поманеньку, - с улыбкой сказал он, высаживая рейфенышей возле нас. И повёл «газик» в гараж.
Рейфеныши, зловеще прищурившись, потрусили следом. Нет, жрать старшего сержанта они, скорее всего, не собирались, насчёт этого Феликс распорядился крайне жестко, но вот перевернуть вверх ногами и вытрясти ключи от машины могли запросто. Я заступил им дорогу.
- Отставить!
- Люди не указывают рейфам, - рыкнул Болек.
- Потому что люди перед рейфами ничтожны, - развил мысль Лёлек.
И они зашипели. Очаровательно, старшие рейфы смылись, и щенки решили шагнуть вверх по иерархической лестнице. Требовалось срочно поставить гнусную парочку на место, пока не стало хуже.
Я поймал взгляд Болека – мне он показался лидером дуэта, потому что первый всё начинал, а Лёлек уже за ним подхватывал, - и сказал, пристально глядя в вертикальные зрачки:
- Знаешь, если ты можешь кого-то съесть, это вовсе не означает, что данный «кто-то» ничтожен.
- Особенно, если «кто-то» не успел сдать в оружейку гранатомет, – процедил Ковалёв.
Болек обернулся к нему и оскалился.
- Ты не можешь в меня стрелять. Господин Начальник Внутренней Безопасности Улья будет очень недоволен, если вы убьете его стажера. Вы не захотите с ним ссориться.
- Да я своими ушами слышал, как Феликс обещал из вас обоих чучел понабивать в случае чего! - запальчиво парировал Ковалев.
- Он запретил питаться вами! Он не говорил подчиняться вам! – Болек тоже начал заводиться. Голос стал ниже, попадающиеся в словах буквы «эр» перекатывались в горле точно камни в железном желобе. – И вы никак не сможете принудить меня!
Вот здесь ты ошибаешься, как раз это я смогу, искусству принуждать меня обучали много лет.
Я быстро переместился так, чтобы за моей спиной оказалась стена ангара, и с силой пнул Болека в щиколотку. И заорал:
- Не сметь отвлекаться, когда разговариваешь со старшим по званию!!
Болек вихрем белых волос крутанулся ко мне, и я в него плюнул.
Никогда в жизни я не рискнул бы выкинуть подобный фортель со взрослым рейфом, но Болек, при всей своей грозной внешности, был подростком, а с подростком грех не совладать. Оскорбленный плевком рейфеныш позабыл всё и кинулся на меня: корпус слегка наклонен, рука со скрюченными пальцами выброшена вперёд.
Сила твоего противника не имеет значения, не уставал повторять когда-то наш тренер (между прочим, настоящий японец, старый, как кладка динозавра, попавший в плен еще в русско-японскую, да так и оставшийся). Важна твоя реакция и скорость, шамкал он со смешным акцентом, легонько дотрагиваясь до нас, летящих на него со всей дури, иссохшими морщинистыми ручками, и кувыркались мы, ошарашенные, и хлопались на маты. Реакция и скорость, скорость, скорость, – продолжал он, и гонял нас нещадно! И натаскал так, что мы могли рукой перехватить атакующую гюрзу.
Я развернул торс, правой ладонью накрыл сверху просвистевшую по касательной к груди руку рейфа и потянул стажера мимо себя, сообщая его телу дополнительное ускорение. Левой рукой я толкнул его между лопаток. А вот ногу я с его пути не убрал. Болек споткнулся, но набранная скорость влекла его дальше. Наклонившись еще сильней, он сделал три гигантских шага и с изумительным стуком врезался головой в стену. Под этой стеной он и рухнул, а сверху, с пожарного щита, на него последовательно упали ведро, багор и новенький красный огнетушитель.
Лёлек сочувственно взвыл – ничем другим помочь собрату он не мог, мешал приставленный к животу гранатомет.
Я упер в затылок рейфёныша пистолет и проникновенно спросил:
- Ну-с, и что ты собирался со мной сделать?
- Немножко побить, - сознался Болек, втиснутый лицом в землю.
- Или сожрать?
- Нет!
- А мне кажется, да! – я сильней надавил пистолетом и быстро провел пальцами по рабочей ладони рейфеныша. Есть! На пальцах осталось чуть-чуть бесцветной жидкости, и я размазал её по комбинезону на груди. – Смотри, всего меня своим ферментом обляпал. Да я же еле спасся! Что скажет Феликс?
Угроза оказалась даже серьёзней, чем я надеялся. Болек вдруг затрясся так, что пистолет в моей руке заходил ходуном. Рейфёныш чуть-чуть повернул голову и скосил на меня наполненный ужасом глаз: зрачок, расширившись, залил почти всю радужку, оставив лишь тонюсенький золотой ободок.
- Не надо, пожалуйста. Он убьет меня, нас обоих, - выдохнул он. – Не поступай так с нами, я буду слушаться, клянусь.
Горестные поскуливания Лёлека на заднем плане подтвердили, что он тоже будет слушаться. Я наклонился ниже и гаркнул:
- Кто я?!
- Старший по званию, - понятливо откликнулся рейфёныш, моргая глазом.
Правильный ответ, а теперь закрепим материал:
- И моё слово?!
- Закон…
- Хорошо. Можешь встать, - я выпрямился, не спеша, правда, убирать оружие.
Укрощенный Болек подчеркнуто медленно поднялся. Спереди он был цвета пыли, в которой валялся, та же пыль темными полосами лежала на лице, особенно на левой щеке и носу. Он стоял, потупившись, худой и ссутуленный – странно, раньше мне казалось, что он крупней, что занимает куда больше места в пространстве. Лёлек приблизился и начал заботливо выбирать из волос приятеля сор и веточки перекати-поля. Мне вдруг стало их жалко. Настолько, что внутри всё свело. Блин.
- Справился черт с младенцем, - хмыкнул Ковалёв над ухом.
- Ой, молчи! Самому противно.
Зато стажеры действительно стали нас слушаться. Во всяком случае, пока находились в пределах видимости. Но стоило нам первый раз отвернуться, как они тут же убили борщ.
Мы с Ковалевым отправились сдавать амуницию; рейфеныши волоклись следом, но на половине дороги куда-то подевались. Мы нашли их на кухне. Стажеры нависали над баком с борщом, как два журавля над колодцем, и вдумчиво наблюдали коловращение овощей в кипящей воде. На наших глазах Болек вежливо спросил, отчего варево красное.
- От свеклы, - ответил повар и указал на мешок крупных буряков.
Болек кивнул и вернулся к созерцанию.
«Ну, здесь-то ничего страшней нескольких уроненных в первое волос случиться не может», - решил я, и мы возобновили свой путь.
Нас вернул истошный вопль. Орали так, словно кого-то заживо свежевали тупым столовским ножиком. Плечом к плечу ворвались мы на кухню, чудом не застряв в дверях. Рейфенышей там, разумеется, уже не было. Повар, не переставая голосить, вылавливал из бака круглые, облепленные чёрными прядями предметы и кидал их на пол. Сначала я решил, что это чьи-то головы, но причёсок такой длины никто на базе не носил.
- Всё ваши уроды! – запричитал повар, швырнув последний дымящийся кругляш прямо нам под ноги. – Цвет им, вишь, недостаточно ярким показался. Я рта открыть не успел, как они всю свеклу, как была с ботвой и в земле, в борщ покидали! – Он перевел дыхание, и с новой силой взревел: - ДИЗАЙНЕРЫ ФИГОВЫ-Й-ЕЕЕ!
Кстати, пока повар разорялся внутри, Болек на заднем дворе мыл волосы в бочке с питьевой водой. Закончив, он сполоснул там плащ.
А запасной дизельгенератор? Он весил как незнамо что, и четыре киргиза, потея, волокли его в сторону склада, делая примерно десять метров в час. К обеду они осилили две трети пути и, признав результат удовлетворительным, потопали в столовую. А на генератор набрели Болек с Лёлеком, и им показалось, что такому огромному ящику не место посреди дороги. Стажеры взяли его с двух сторон и переместили на исходные позиции. Киргизы, вернувшись, сильно удивились, и долго ходили вокруг генератора, размышляя, как он здесь очутился. Неужели пришёл сам? Они даже немного постегали его ремнем в слабой надежде, что он снова побежит, теперь в сторону склада. Генератор не шевелился. Киргизы сдались и потащили его по новой. Надрывались до ужина. Пока ужинали, явились Б. и Л. Да что ж такое, опять ящик на проходе! А ну, восстановим статус-кво… Киргизы чуть не рехнулись.
В промежутке между забегами с генератором рейфеныши оприходовали диван Колчана. Он - диван – стоял в генеральском кабинете, пожирая треть свободного пространства. Предполагалось, что командующий, случись ему заработаться заполночь, сможет скоротать на нем пару часиков до рассвета. Но зарабатываться Валентину Сергеевичу еще ни разу не приходилось, а вот ударялся бедром о подлокотник он регулярно. И было решено перенести диван в ленкомнату. А он, огромный, как кашалот, не пролез в дверь.
- Точно, собирали-то его прямо в кабинете, - припомнил кто-то. – Разобрать? Или через окно? Там проем больше. И первый этаж, невысоко.
- А как проще? - спросил генерал.
Диван вытолкали в окно. Ему предстояло обогнуть здание, лежа на руках многочисленных рядовых, и вновь пролезть в окно, но уже ленкомнаты.
А в это время стажеры взобрались на крышу штаба (влезли прямо по стене, цепляясь за строительные изъяны) и там, вдали от чужих глаз, устроили половецкие пляски. Болек отрабатывал на Лёлеке прием, которым я его свалил. Итог был закономерен – Лёлек полетел с крыши…
…прямо на выплывший из-за угла диван. И у того мигом отвалились: дно, спинка, подлокотники и все четыре ножки. Лёлек же восстал из брызг дивана, по меткому выражению очевидцев, «точно проклятая Афродита из проклятой морской пены», и как ни в чем не бывало полез обратно.
И вообще, за день стажеры совершили еще много чего полезного - мы с Ковалёвым не успевали бегать на крики. И устали так, словно на нас пахали.
- Леш, помнишь, Тёма доктора про аборт расспрашивал? – спросил Ковалёв вечером, когда мы по темноте шли в офицерскую казарму. – Наверняка он имел в виду конкретно этих стажерышей. Ну, спокойной, что ль, ночи?
- Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, - ответил я.
И, конечно же, сглазил.

Просто больше народу.

Ура! И года не прошло!
Классное продолжение, как и всегда)))) Лови репу

Поддерживаю всеми четырмя, как говориться ЗА!!! Отпад полный

*достаёт плакатик хочу ещё серию*

Мне снилось, что я читаю Пушкина: «Тятя! Тятя! Наши сети притащили мертвеца».
- …Ло-о-зо-о-во-о-и-й… - стонал мертвец под окном.
Я рывком оторвал щеку от мокрой наволочки. Сердце колотилось о нёбо.
- Помогиииитееееееее…. - не унимались снаружи.
Над базой занимался ветреный рассвет, к стеклу приникла огромная всклокоченная тень. Я подошел к окну, и тень, обернувшаяся старшим сержантом Грищенко, рассказала, как вышла в туалет и увидела, что гараж открыт, и - ой-ей-ей! - внутри пусто!
- От меня-то ты чего хочешь? - спросил я, подавляя зевок и поёживаясь: из-под рамы ощутимо тянуло холодом.
- Это ваши гадёныши, больше некому! – обвиняюще сказал Грищенко, от злости забыв, что ему положено говорить по-украински. От его дыхания на стекле возник мутный ореол.
«Чего они наши-то, - мрачно подумал я. - Все стажеров нашими называют, будто мы с Ковалёвым их народили!». Я обулся и поплёлся на улицу.
Да, двери гаража были распахнуты, а на земле валялся замок с разорванной дужкой. Ворота базы так же стояли настежь. Караульные в своей будке сладко похрапывали, обнимая автоматы. Картина, ясная до боли: рейфеныши вытолкали «газик» из гаража, бесшумно прокатили мимо спящего КПП, а на воле сумели завести и умчались в пампасы.
Грищенко бродил за мной как сирота и канючил:
- Сделайте что-нибудь, товарищ Лозовой, ну сделайте…
- Да делаю уже, - огрызнулся я. – Видишь, думаю! Или ждёшь, что я побегу по степи зигзагами?
Старший сержант душераздирающе вздохнул. Именно этого он и хотел: чтобы я заревел страшным голосом и организовал погоню на БТРах, а спящий караул приказал немедленно расстрелять за туалетами. Но я просто велел Грищенко оставаться на месте, а сам пошел в медсанчасть.
Недавно доктор Новиков в парадной обстановке вручил Тимирязеву фонендоскоп и разрешил дежурить одному. График для этого автономного дежурства Новиков определил таким образом, чтобы выгадать себе время для золотого (до обеда) и серебряного (после обеда) снов, а также, разумеется, Тёма обретался в приёмной по ночам, на случай экстренных пациентов.
Как раз одного такого экстренного пациента рейф третировал в приёмной, когда я вошёл. Наверное, воина-строителя действительно прижало, раз он решился явиться в санчасть в это время. И вот он, голый до пояса, пятился по приёмной кругами, согнувшись и загораживая скрещенными руками грудь. Тимирязев, облаченный в запасной халат Новикова (рукава доходили ему только до локтей), преследовал его с фонендоскопом наизготовку, приговаривая:
- Я не собираюсь кушать, я только послушаю, понимаешь?
Киргиз охотно кивал, показывая, что понимает, но не останавливался и рук не убирал. В конце концов Тёма отрывисто рыкнул, шагнул к холодильному шкафу и достал пакетик с чёрными таблетками. Таблетки я узнал: активированный уголь, Новиков имел привычку лечить им почти все недомогания на свете (для неохваченных углём фармацевтика изобрела вторую чудо-таблетку – аспирин).
- Возьми, принимай по десять штук трижды в день. И не жри больше всякую гадость! - С этими словами рейф бросил пакетик в киргиза. – Свободен.
Воин подхватил пакетик, сдернул со стула рубаху и вымелся вон.
- Что с ним? – поинтересовался я.
Рейф скривился.
- Понос, рези в кишечнике. Вы болеете столькими прекрасными болезнями, – он с нежностью положил руку на три тома медицинской энциклопедии, - но мне попадаются только понос и рези. К тому же я принимаю пациентов уже месяц, но мне ещё ни разу не удалось использовать фонендоскоп. Все отказываются от прослушивания.
Могу себе представить! Всё-таки зрелище тянущегося к тебе рейфа, каким бы хорошим знакомым он не был, взывает к глубинным атавистическим страхам напрямую, минуя сознание и подсознание. Но я собирался просить Тимирязева об одолжении и задобрить его будет совсем нелишне.
- Ладно, не оставлю же я в нужде боевого товарища. Если тебе так хочется, можешь послушать меня, - щедро предложил я.
- Благодарю.
Я задрал футболку, и холодная мембрана коснулась кожи. Тимирязев слушал, прикрыв веки, а я от нечего делать рассматривал узкие косые щели по бокам его носа и гадал, для чего они нужны.
- Это терморецепторы*, - неожиданно сказал рейф, – помогают нам ориентироваться в темноте.
Я поперхнулся.
- Ты говорил, что вы не можете читать человеческие мысли!
- И я не врал. Все подряд не можем, а только самые громкие. – Тимирязев усмехнулся: – Например, ваш командующий иногда очень громко думает, что я – имбецил.
Я раскашлялся еще пуще.
- Не дыши, - сказал рейф, обходя меня сзади и пришлёпывая фонендоскоп под лопатку. – Теперь еще покашляй. Хм. Рекомендую тебе меньше курить.
- А что бы ты посоветовал, если бы я не курил? – просипел я, восстанавливая дыхание.
Тимирязев задумчиво помолчал, потом спросил:
- Что ты предпочитаешь употреблять из стимуляторов?
- Ну, я кофе люблю…
- Значит, я порекомендовал бы тебе отказаться от кофе.
- Тёма, ответственно заявляю: тебе больше нечему учиться, – торжественно произнёс я, - несомненно, ты уже превратился в законченного врача!
Тимирязев польщенно зашипел и уселся на своё место, жестом предложив мне занять стул напротив. Алое небо глядело в окно за его спиной, придавая лежащим на плечах волосам рубиновый оттенок («Как у вчерашнего борща», - съязвил внутренний голос, надеюсь, не слишком громко).
- Ты ведь зашел не просто так, верно? - сказал рейф. – Говори.
- Э-э, - начал я, - такое дело… короче, стажеры угнали штабную машину.
- Я знаю, - кивнул Тимирязев. – Они уже связались со мной, просили забрать их. У них кончилось горючее.
- Но ты, как я понимаю, этого не сделал?
- Нет. Пусть идут пешком, в назидание самим себе. Надеюсь увидеть их еще сегодня – они далеко заехали.
- Тём, по мне лучше бы увидеть газик, - намекнул я.
Рейф сопел, морща лоб. Ему явно хотелось остаться в санчасти, сидеть и греть спину на утреннем солнышке, но… Но только что благодаря мне ему удалось впервые опробовать фонендоскоп.
- Хорошо, - наконец решил он, - ты сделал приятное мне, и я отвечу тем же. Я слетаю к стажёрам и заставлю их вернуться к машине.
- Отлично! – я вскочил. – Пойдем в гараж, я тебе канистру с бензином дам!
Тимирязев покачал головой.
- Как вы сами имеете обыкновение повторять, любишь кататься, люби и санки возить, – тонкие губы рейфа растянулись в акульей улыбке. – Я не возьму с собой бензин. Я возьму трос.

Стажеры появились на горизонте в середине дня. Знаете картину «Бурлаки на Волге»? Наш вариант назывался «Рейфы при газике». Стажеры тащили машину на буксире, но, в отличие от бурлаков, вовсе ею не тяготились. Они неслись вприпрыжку, играя на ходу во что-то типа «обменяйся пинком с другом». Грищенко, всё это время ждавший у ворот, кинулся к «газику» и приник к решетке радиатора. А стажеры отправились поглядеть, что тут без них случилось интересного.
Время было обеденное, и дизельгенератор, уже проехавший на киргизах свои утренние две трети пути к складу, опять отдыхал посреди дороги. Болек и Лелек, катящиеся по базе словно волна-убийца, подхватили его и умчали на законную стоянку.
До чего же неправы некоторые, утверждающие, что воины-строители не думают. Они думают, просто медленно. Со вчерашнего дня, например, они придумали выставить часового. Один киргиз кушать не пошел. Он спрятался за углом склада и оттуда следил за генератором, ожидая, не выпустит ли тот ножки. Неизвестно, что сторож сделал бы в этом случае, зато известно, что он сделал, увидев, как ящик утаскивают рейфы: он побежал к начсклада. А начсклада, второй день не понимающий, почему генератор всё еще не у него, побежал к Колчану.
Это было прискорбно. Генерал и так самолично вставлял нам с Ковалёвым за каждый стажерский подвиг, а тут мы получили сразу в тройном размере плюс отдельно за «газик».
- Ну что вам сказать в заключение, товарищи? - Колчан улыбнулся, как волк, должно быть, улыбался Красной Шапочке за секунду до того, как её проглотить. – Найдите цепь, И ЦЕПЬЮ, ЦЕПЬЮ К СЕБЕ ПРИМОТАЙТЕ! ЭТИХ ЧУДОВИЩ! И ХОДИТЕ С НИМИ! ПОВСЮДУ!
- Что, и ночью?! – недоверчиво уточнил Ковалёв.
- А ночью особенно! – ласково промолвил командующий, и взор его затуманился. – Я усну спокойно лишь зная, что эти крокодилы надежно заперты в ваших комнатах.
- Это дело надо перекурить, - проворчал я, когда мы выползли на крыльцо.
Пока мы курили, Лёлек лишил зуба лейтенанта Таболина. Вкратце - если отбросить жалобы, оправдания и комментарии участников, - сюжет драмы был таков:
Некто лейтенант Паша Таболин забежал в казарму с целью навестить друга. Тот накануне очень удачно получил солнечный удар, и Новиков выдал ему разрешение на день отдыха. Вот друг и отдыхал в койке, мучаясь головокружением пополам с тошнотой. Характерно, что эти симптомы совершенно не помешали ему согласиться на предложение Таболина перекинуться в картишки.
- На что играем? – спросил друг. – Как обычно, на золотой запас Родины?
С их места просматривалась вся казарма, все её тридцать пять линолеумных метров, заканчивающихся столиком с дневальным и стендами с плакатами. Перед крайним стендом стоял рейфёныш Лёлек и водил когтем по плану эвакуации. Отчего-то это зрелище возбудило в Паше чувство юмора.
- А пусть, кто проиграет, будет отдан рейфу, - пошутил Таболин, юноша, вне всякого сомнения, выдающегося ума.
- Замётано, - согласился друг, чей ум тоже был велик, хотя и перегрет на солнце.
К счастью, противники не уступили друг другу, и вышла ничья. Потому что с последней шлепнувшей о табуретку картой Лёлек возник в проходе между коек и спросил, кто ему причитается.
- Ни…никто, ничья была, - сказал разом охрипший лейтенант Таболин (его приятелю вдруг срочно занемоглось, и он, закатив глаза, рухнул на подушку).
Лёлек насупился и зарычал.
- Да правда ничья была! – с отчаяньем заорал Паша, холодея от страха. – Зуб даю, что ничья!
- Хорошо, давай, - пробасил Лёлек, бесцеремонно сунул руку Таболину в рот и вырвал нижнюю левую шестерку.
Из показаний дневального: «Прямо пальцами схватил и ка-ак ДЁРНЕТ! С таким хрустом!»
Из показаний потерпевшего: «Не понимаю, как он нас вообще услышал: далеко ведь стоял! Уй, как болит, можно я к доктору за анальгином схожу?»
Из воплей Ковалёва: «Лёля, на фига! На фига тебе его зуб сдался?! Что ты им жевать собрался, убоище?!»
Лично меня в этой истории сильно взволновал другой вопрос. А именно, что бы произошло, если бы один из гавриков проиграл?
- Я бы его съел, - бесхитростно признался Лёлек, любуясь окровавленным зубом.
Ковалёв, с проклятиями нарезавший круги вокруг стажёра, встал, как вкопанный.
- Так Феликс же запретил! – вскричали мы с ним хором.
Рейфеныш оторвался от зуба и подарил нам мечтательный взгляд.
- Только не в этом случае, - сказал он. – Я ведь не напал бы на них, они добровольно решили, что один из них достанется мне. Слово есть слово, у нас его не нарушают.
Из речей замполита Соломонова на вечерней поверке: «Не шутите - целее будете!»
- Но теперь-то, под вашим личным присмотром, стажеры стали безопасны, не правда ли? - спросите вы.
Ответим:
- Неправда.